Мои попытки оправдаться в Париже ни к чему не привели. Правила есть правила. Отныне мне было запрещено участвовать в миссиях совместно с «Врачами без границ». Я не мог в это поверить – мне было ужасно обидно, и я был крайне разочарован. Я отдал этой организации немало времени и сил и всячески содействовал их деятельности, собрав для них тысячи фунтов, в том числе за счет участия от их имени в лондонском марафоне в 2007 году. И вот теперь они больше не желали иметь со мной никаких дел.
Получается, с ними вернуться в Сирию я не мог. Что же мне было делать?
Несколько дней спустя я увидел по телевизору рекламу организации «Помощь Сирии», и на меня снизошло озарение. Я откопал визитную карточку Мунира Хакими и связался с ним, чтобы узнать, смогу ли поработать с его организацией. Наши отношения начались не самым лучшим образом, но, к моей радости, он дал согласие. Я предложил ему и нескольким его сирийским коллегам стать одними из первых участников нашего нового курса подготовки хирургов к работе в тяжелых условиях. Мунир был очень рад тому, что я буду работать с «Помощью Сирии», поскольку считал, что многим хирургам требуется интенсивная подготовка.
В пятидневном курсе по новой программе в июле 2013 года приняли участие многие хирурги, с которыми мне довелось поработать за годы карьеры, – я пригласил их в качестве преподавателей для обучения участников. Мне казалось очень важным показать как можно больше операций, с которыми я намучился за все эти годы, включая нейрохирургию, челюстно-лицевую хирургию, сложные кесаревы сечения и многие другие области. Многие из преподавателей были очень удивлены: им показалось, что я обучал вещам, которые были далеко за пределами зоны комфорта проходивших этот курс хирургов. Тем не менее я уверен, что теперь, когда курсу стукнуло шесть лет, они согласятся, как важно успеть донести до участников как можно больше информации, чтобы они получили от обучения максимальную отдачу.
После успешного завершения курса я встретился с Муниром и его коллегой Аммаром Дарвишем, хирургом-ординатором из Манчестера. Мне предстояло провести несколько дней в больнице на севере Сирии, в местечке Баб эль-Хава. Они должны были встретить меня там, чтобы потом вместе отправиться в Алеппо.
Обычно во время гуманитарной миссии нет времени в полной мере проникнуться жизнью в незнакомом месте, прочувствовать окружающую обстановку и полюбить людей, с которыми там находишься. В этот раз, однако, такой шанс мне выпал.
Люди в больнице были ко мне невероятно добры. Я пересек турецко-сирийскую границу пешком, всего через месяц после нашей встречи в Лондоне, и мне предоставили личную операционную вместе с хирургической бригадой и анестезиологом. Бо́льшая часть работы здесь была связана с восстановлением нервных тканей. Я начинал оперировать около половины одиннадцатого утра и заканчивал ближе к восьми вечера. Как всегда, на мои операции приходили зрители. Это всегда заставляет меня нервничать, особенно если я работал над чем-то, не связанным со своей основной специальностью.
Порой пациент с повреждениями нервов практически обречен на потерю подвижности и чувствительности в конечности. Чтобы этого не допустить, иногда существует возможность взять поверхностный нерв из менее важного участка тела – например, из голени – и восстановить с его помощью поврежденный нерв. Икроножный нерв не используется при ходьбе, а незначительная потеря чувствительности в ноге более чем компенсируется восстановлением утраченной подвижности. Икроножный нерв расщепляется на три-четыре отрезка, которые соединяются вместе, подобно жилам кабеля. Вместе с тем для успешной пересадки поврежденный участок нерва должен быть достаточно коротким, а степень повреждения до операции предугадать почти невозможно. Причем при поврежденном плечевом сплетении риск возрастает еще больше, поскольку оно представляет собой скопление различных нервных корешков, идущих от шеи, которые, объединяясь, образуют нервы, получившие собственные названия, такие как срединный, локтевой и лучевой – они иннервируют плечо, предплечье и кисть. Оно напоминает телефонный узел, и восстановить его невероятно сложно – без помощи специалиста самостоятельно с ним попросту не разобраться. В связи с этим нам пришлось отказать пациентам с повреждениями плечевого сплетения, хоть я и брался с радостью за тех, у кого были менее серьезные травмы, такие как парез срединного и лучевого нервов.
У одного из пациентов я никак не мог отыскать срединный нерв, который проходит вдоль руки, мешали обширные повреждения в этой области. Больничный хирург-ортопед наблюдал за происходящим, и то, что он видел, ему явно не нравилось. Быстро вымыв руки, он выхватил у меня ножницы и принялся резать ткани в поисках нерва.
Я не просил его о помощи и понятия не имел, кто он такой, лишь обратил внимание, что в его волосах чуть больше седины, чем в моих, словно это было каким-то индикатором опыта. Я решил отойти и посмотреть, справится ли он лучше меня. В итоге ему удалось отыскать нерв, и оказался он совсем рядом с тем местом, где искал я, – уверен, что вскоре смог бы отыскать его самостоятельно. Тем не менее иногда лучше вернуться к роли подчиненного – никогда не знаешь, насколько опытным окажется старший коллега. Хоть я и приехал туда в том числе чтобы учить, вовсе не обязательно все время тянуть одеяло на себя – порой лучше попытаться чему-то научиться у другого человека. Иногда, впрочем, я сам просил передать мне ножницы, и чаще всего старший врач обнаруживал, что я и сам в этом деле не новичок.
Когда мы заканчивали операцию, менее чем в ста метрах от больницы прогремел мощный взрыв. Даже внутри здания было слышно, как бьются стекла. Затем повисла зловещая тишина, за которой немедленно последовали крики, вопли и рев сирен скорой помощи. Я замер и спросил у медсестры, что, как ей кажется, произошло. Она выглядела крайне взволнованной, в то время как хирург-ортопед стянул с себя халат и перчатки и вышел. Медсестра и анестезиолог тоже ушли – как я решил, чтобы посмотреть, что происходит снаружи. Вскоре мы с пациентом остались в операционной одни.
Спустя несколько минут я услышал еще один взрыв, снова крики и вопли. Было очевидно, что случилось нечто серьезное, и, хотя у меня, как и много раз до этого, начало сдавливать грудь, я попытался сосредоточиться на работе. Взяв нитки, я принялся поспешно зашивать пациенту руку. Пока я это делал, вернулся анестезиолог и сказал, что подорвались два смертника и нужно освободить место в операционной для многочисленных раненых.
У блокпоста рядом с больницей собрались около двухсот человек. Террорист-смертник въехал на мотоцикле в толпу, остановился и нажал на детонатор. Это был первый взрыв. Разумеется, люди тут же ринулись на помощь раненым, и, когда их набралось достаточно много, посреди толпы подорвался второй террорист-смертник. Такие теракты называются двойным ударом. Тогда мне еще не доводилось слышать о чем-то подобном, но теперь эта тактика получила огромное распространение.
Мы переложили пациента на каталку, и я покинул операционную, направившись в приемный покой. Предо мной предстала настоящая бойня. Стоял невыносимый запах гари, кордита и пороха. Повсюду лежали раненые: кто на полу, кто на каталках. У большинства были осколочные ранения рук, ног и головы, другие сильно обгорели. Кто-то стоял, прислонившись к стене, кто-то лежал, кто-то стонал, кто-то кричал. Большинство, впрочем, были в состоянии шока и не произносили ни звука. Было сложно понять, кто есть кто, – больница была забита людьми под завязку. На большинстве волонтеров не было никакой медицинской формы, и я понятия не имел, у кого есть медподготовка, а у кого нет.
