Книга Дневник - Генри Хопоу

Мама не собиралась уходить.

— Илюша. — Она потрепала мне ухо. Мне это никогда не нравилось, но всегда было приятно. Вот такой вот парадокс. — Я не твой отец, я — мать, а материнский инстинкт не обманешь. А учитывая то, что я наблюдала последнюю неделю, никакой инстинкт не нужен. Даже папа заметил неладное, но повелся на первое же твое слово. Меня так быстро не провести. У-у. — Она пригрозила пальцем, проведя им под моим носом из стороны в сторону. Он напоминал танцующую стрелку метронома.

— Не дави на него, — рискнул папа.

— Я не давлю. Мне просто хочется узнать от сынишки правду.

— Мам, у меня все хорошо. Правда. Честное-пречестное! — Я поцеловал ее в щеку, хоть и это мне тоже никогда не нравилось, и поспешил к выходу. Она притормозила меня, как и папу, потянув за руку. — Отпусти.

— Илюш, ты когда-нибудь раскроешься? Ты когда-нибудь будешь делиться с нами своими чувствами, своими эмоциями? Ты пойми, мы твои родители и в первую очередь твои советники. Мы созданы, чтобы выслушивать своих чад. Ты отгородился от нас, забаррикадировался в своей комнате, живешь в одиночестве. Вспомни своего дядю… Ах, ты же был совсем крохотным… Если бы ты его помнил… — Мама пустила слезу.

— Дядя Миша — двоюродный брат твоей мамы, сынок, — ожил папа. — Он… был человеком… эм… с большой буквы. Да! Точно! Человеком с большой буквы, сын. Таких людей еще поискать!

Мама разрыдалась. Она прижала меня к груди и уткнулась носом в мою шею. Слезы просочились сквозь футболку и защипали царапину на плече.

— Сынуля мой! — захлебывалась она. — Я не хочу… Ты напоминаешь мне…

То, что мама не справляется, папа сумел понять, поэтому и взял инициативу под свой контроль, что у него, впрочем, получилось не особо, но все-таки лучше:

— Дядя Миша был поваром. Работал в лучшем ресторане нашего города. В единственном ресторане. Ты не помнишь, но мы были завсегдатаями «С ПЫЛУ». — Я это хорошо помню, они даже не представляют, насколько хорошо. — Долгое время Мишка… дядя Миша жил один (я ему даже немного завидовал), — Мама ущипнула папу, — и бед не знал. У него не было жены, но было много подружек, за которыми он ухаживал. Женщины любили дядю Мишу и его поварские таланты. Он пользовался популярностью у противоположного пола.

— Может, дальше не надо? — спросила мама. — Он же ребенок.

— Ты сама начала. Илья должен знать правду. Должен знать, отчего ты… мы так сильно за него переживаем.

Я кивнул, хоть и представлял, что будет дальше. Хотел еще сказать, что я взрослый, но передумал.

— Дядя Миша никак не мог найти ту единственную, которую смог бы полюбить так, как я люблю твою маму. В каждой его обязательно что-то да не устраивало. То одно, то другое. Но потом, когда тебе было уже три годика, а ему — тридцать пять, в его жизни появилась Мар… тетя Марина. — Вот ее я не помню, потому что не знаю. Это подтвердил папа: — Она ни разу не была у нас в гостях. Все свободное время они проводили либо на прогулках, либо дома, в своем уютном гнездышке — оно и понятно. Ты тоже это когда-нибудь поймешь, сынок.

Папа явно затянул рассказ. Я полез в телефон. Я стал от него зависим.

— Тебе не интересно? — спросила мама.

— Очень. — Я вытаращил глаза на папу, засовывая телефон в карман.

— У Миши и Марины все было хорошо, пока не случилось то, что заводит одного из влюбленных в тупик — расставание. Тете понравился другой дядя. Она ушла от Мишки… дяди Миши. Он сильно переживал. Очень сильно. Зачастил к нам за советами, зачастил с алкоголем. Он стал самым мощным алкоголиком, хотя раньше вообще не пил. Алкоголь — зло, сын.

— Я знаю, пап.

— Молодец. Мы отвлекали твоего дядю, как только могли: выбирались на природу, я играл с ним в футбол, даже тайно организовывал случайные встречи его и женщин из моего рабочего коллектива. Но он никак не мог забыть тетю Марину. Продолжал пить до полусмерти. Как бы больно ни было это говорить, отказаться от спиртного раз и навсегда ему помогла только внезапная смерть его настоящей любви. Новый Марины… — Мама подтолкнула папу плечом, чтобы тот не углублялся в подробности. — Дядя Миша изменился. Стал вести здоровый образ жизни. Но стал молчаливым. Попросту молчал. Всегда. Слова так и приходилось из него вытягивать. По одному, иногда и по половине. Он много читал, и все книги его домашней библиотеки так или иначе влияли на него. Это была не художественная литература. Сомнительная литература о… В общем, он ушел в себя. Неплохо выглядел снаружи, внутри гнил, и мы с мамой это чувствовали. Врачи поставили ему диагноз — расстройство личности. Мы навещали его каждый день, он выглядел все хуже и хуже, хотя внешние признаки не менялись: он всегда был опрятен, только отрастил бороду. В один день мы застали его мертвым на диване своей комнаты в окружении таблеток… как и… Не стоило тебе это рассказывать. Извини, сын.

— Я понимаю.

— Когда отравилась Поля, — начала мама, — мы не на шутку перепугались, вспоминая участь Миши. Теперь же, наблюдая за тобой, мы снова начинаем бояться. Просто расскажи нам, что у тебя стряслось, пока не поздно, родной мой сынуля.

В ее объятиях мои кости затрещали.

— Мам, пап, — улыбку не приходилось выдавливать, — все хорошо. Просто я… просто в школе… скоро конец учебного года, вот я и переживаю. Приходится много думать. Я даже не представлял, что напугаю вас. Извините. Правда. — Я обнял маму, потом папу. — Я не хотел. Я просто переживаю.

Я действительно переживал, но не из-за окончания учебного года, а из-за немного другого, но связано это, другое, тоже со школой. Мы еще доберемся до этого, Профессор. Потерпи немного.

— Ух… Ты до смерти напугал и меня, и маму. Молодец, что рассказал нам. Конец учебного года — ерунда, пустяк, которым тебе даже голову забивать не стоит. Классная говорит, ты лучший ученик. Тебе переживать не стоит. Все у тебя будет хорошо.

— Главное — вовремя говорить нам. Мы всегда готовы помочь, сына. Папа прав, в учебе ты справляешься. Но ты до смерти нас напугал, уж больно твое состояние походило на Мишино.

— Правда?

— Чистая! — Ответил папа.

— Жаль, что ты не помнишь дядю Мишу.

Воспоминания о двоюродном брате заставили маму вновь пустить слезу, а мне — уйти в свою комнату и