Над головой раздается треск открываемого окна.
– Майя, дочка, ты что-то потеряла?
Я задираю голову и вижу тетю Нюру – соседку с первого этажа, высунувшуюся на улицу почти по пояс. Она подслеповато щурится и быстро оглядывает снег вокруг. Наконец ее взгляд застывает на моем лице.
– Ты плачешь? Детка, что случилось?
Сама того не ожидая, я вдруг выкладываю ей про то, что меня караулит надоевший ухажер. Дикая история вкупе с моим заплаканным, из-за ветра, лицом удивительно ее трогает. Она распахивает окно пошире и командует:
– Так, деточка, хватит терпеть бедствия и лишения из-за тупого мужика. Залезай ко мне.
Я с тоской смотрю на ее подоконник.
– Да как же я заберусь? Тут высоко.
– А я тебе сейчас стул принесу, а потом, когда залезешь, сама за ним схожу. – Соседка скрывается за шторой почти на минуту, а потом возвращается со старым венским стулом, аккуратно подает его мне через окно.
Я снимаю пуховик, чтобы не сковывал движений, закидываю его соседке и карабкаюсь на стул. Эх, все равно слишком высоко! А свобода была так близко…
– Знаешь, а ведь у меня еще где-то детский стульчик был, – с сомнением говорит соседка и снова исчезает за шторой.
Мне везет, и через десять секунд у меня имеется уже двухъярусная башня для лазания по окнам. Я держусь за стену, чтобы не упасть, и карабкаюсь к подоконнику. Да что за ерунда! Не хватает буквально десяти сантиметров. Можно, конечно, попробовать чуть подтянуться на руках, но крайне не хотелось бы оторвать тете Нюре карниз. Чертыхаюсь. После чего вдруг замечаю, что в соседских окнах уже торчит куча заинтригованных лиц. Ох, уж эти любители зрелищ!
Тетя Нюра задумчиво чешет затылок.
– Знаешь, Майя, я, пожалуй, к Машке схожу. У нее есть такая милая скамеечка для ног, вот ее нам прям очень не хватает.
До того как я успеваю возразить, соседка убегает. Ладно, подожду. Я прислоняюсь к стене и с задумчивым видом оглядываю окружающий меня пейзаж. Почему-то вспоминается Артём. Какой же он все-таки красивый! Жаль, я не догадалась предложить ему сходить в кафе вместо того, чтобы мерзнуть на улице. Сейчас бы сидела себе в теплом месте, попивала кофе…
– Держи! – Тетя Нюра пихает мне в грудь маленькую деревянную скамейку.
Мне приходится изрядно помахать руками, чтобы помочь телу удержать равновесие.
– Давай-давай, пока совсем не окоченела, – поторапливает соседка.
Я забираю у нее скамейку и пристраиваю ее в ногах, потом начинаю медленно выпрямляться, дабы продолжить «восхождение».
Трах! Бах! Я и моя башня обрушиваемся в снег.
– О господи! Маечка, ты цела? – Испуганная тетя Нюра чуть не прыгает в сугроб вслед за мной.
– Вроде цела, – сиплю я, перекатываясь на живот.
Снег бодро сыпется за шиворот. Фу! Я подскакиваю на ноги, как ужаленная.
– Какое чудо, что нынешняя зима такая снежная, правда? – замечает тетя Нюра, одергивая халат. – Иначе без переломов бы не обошлось.
– Наверное. – Я кое-как вытряхиваю снег из одежды и вновь сооружаю башню из стульев.
Несколько секунд позора, и я наконец забираюсь в квартиру к соседке. Ура! Через минуту я уже подымаюсь на свой этаж.
– Дорогая, ты не знаешь, что это за упырь там сигналит второй час? – вместо приветствия спрашивает мать. – На черном автомобиле?
– Понятия не имею, – кидаю я и делаю пару шагов по направлению к своей комнате.
– Дзынь! Дзынь-дзынь! Дзы-ы-ынь! – разражается чудовищной трелью дверной звонок.
Мама направляется к дверям.
– Стой! – шепотом кричу я и машу на нее руками. – Стой! Назад!
– Что происходит, Майя? Может, объяснишь?
Я оттесняю ее от двери и заглядываю в глазок. На лестничной площадке стоит Лаптев, и лицо у него такое, словно он готов вцепиться кому-нибудь в горло. Я отшатываюсь от дверей и увлекаю маму на кухню.
– Пожалуйста, давай не будем открывать.
– Дзынь! Дзынь! Дзынь! – Похоже, Лаптев готов терзать наш звонок бесконечно.
– Мне не нравится этот звук! – вопит Алёнка так, что слышно во всем доме. – Мам…
Я зажимаю ей рот ладонью.
– Тихо! Мы должны сделать вид, будто никого нет дома.
– Майя, это просто смешно! – Мама крутит пальцем у виска.
– Девочки, откройте уже кто-нибудь входную дверь! – доносится из гостиной голос Анатолия Иваныча.
Меня прямо подбрасывает от злости, я прожигаю мать разъяренным взглядом.
– Почему твой лысик всё еще здесь? Он же должен был уехать в Кочкино?
– Лысик? – Мамино лицо перекашивает. – Что это еще за выражения? Слышал бы тебя папа!
Звонок продолжает разрываться. Алёнка вырывается из моей хватки и злобно топает ногами.
– Противный звук! Противный!
– Девочки, почему вы не открываете? – На пороге кухни появляется смущенный Иваныч.
– Вот вы-то и будете всё расхлебывать! – Я хватаю его за грудки и тихонько трясу. – Сейчас откроете дверь и скажете моему бывшему, что я уехала в командировку.
– В командировку?
– Да! Вернусь не скоро.
– Хорошо, – миролюбиво улыбается Иваныч. – Мне нетрудно. С тебя шоколадка.
Он уходит в прихожую, а я закрываю дверь на кухню.
– Так! Сидим тихо!
– А можно я тебе стишок расскажу? – тут же канючит Алёнка.
– Нет.
– Но почему? Он совсем маленький…
Я хватаю со стола какую-то печеньку и почти запихиваю дочери в рот.
– Лучше поешь!
– Ладно, – кивает она и бодро жует.
– А не проще ли объясниться с бывшим по-человечески? – менторским тоном вопрошает мать.
Я кошусь на сережки в ее ушах и мрачнею.
– Нет.
Она недоуменно фыркает, но больше ничего не предлагает, сосредоточенно перебирает столовые приборы в ящике.
Минуты через две в кухню возвращается Иваныч.
– Ну, всё! Отделался.
Я без сил падаю на табуретку.
– Чаю мне! Чаю!
Глава 18 Слишком хорошо – тоже плохоКак не удивительно, но Анатолий Иваныч вечером отчаливает на вокзал. Я специально мою после его ухода полы, надеясь на народные приметы. Чем черт не шутит? Может, неприятный гость, правда, больше не вернется? Покончив с уборкой, несколько раз обхожу квартиру, наслаждаясь отсутствием признаков деревенского мужика. Какая все-таки красота! Никаких тебе носков на ковре, никаких треников на стульях. Да и в ду´ше теперь можно сидеть сколько захочется, а после выпорхнуть в одном полотенце.
