— Я знал, как щепетильно ты относишься ко всему, что связано с ним и Перекрёстком, поэтому позволил себе провести некоторые изыскания. Прости, сестра, что утаил их от тебя, но то, что я узнал, стоило приложенных усилий.
— Не томи! — едва ли не в припадке воскликнула женщина.
— Хранилище Абсолюта, — коротко ответил Таилий, и женщина вздрогнула, разом побледнев.
— Ещё один позор, — сквозь зубы процедила она. — Наши родители были в шаге, всего лишь в одном шаге от цели, но он убил их. И отдал ключ каргам…
— Удар, благодаря которому мы выследили его, — точно не слыша, продолжал тайлерин, — был направлен именно туда. Как думаешь, сестра, случайно ли?
— Что за бессмыслица? — возмутилась Талиссия. — Он ведь оберегает Абсолют, так зачем же?
— Вот и я задался тем же вопросом, — молвил Таилий. — И отправил туда разведчиков.
— Кого? — не особо радостно вопросила тайлерина — разведчики были её выучениками, и властная тайлерина никому не позволяла командовать ими. Исключение было сделано лишь для её собственного брата, соправителя высших, но даже ему не полагалось использовать разведчиков, не исспросив у неё позволения.
Мужчина рассмеялся.
— О, не переживай, я отправил далеко не лучших. Тареса и Талину. И, конечно же, они взяли своего акмана.
— Зачем? — недоуменно вытаращила глаза Талиссия. — Ты же знаешь, путь в хранилище для нас закрыт. Сколько раз мы пытались, но всё впустую. Ещё никто из тех, кого мы посылали туда, не вернулся.
— Да, — кивнул Таилий. — Но я и не рассчитываю, что они вернутся. Их дело — отвлечь стража. А пока тот будет занят, мой собственный акман, отправившийся незадолго до разведчиков, возможно, сумеет прорваться.
Тайлерина вытаращила глаза.
— Если бы дело было только в количестве акманов, мы давно смогли бы туда вернуться, — скривилась она.
— Но, сестра, тогда барьеры были незыблемы. Теперь же он сам, собственными руками, надломил их. Вскорости они восстановятся, но пока… Прости, сестра, я не мог медлить и вынужден был принять решение, не советуясь с тобой. Если моему акману удастся прорваться, он призовёт верных, а они…
Талиссия побледнела и пошатнулась.
— Верные? Думаешь, они уцелели?
— Я надеюсь на это. Получив весть, они поднимутся. И откроют нам путь изнутри.
— Если верные ещё верны, то это действительно наш шанс, — вынуждена была согласиться тайлерина. — Шанс отомстить за всё, что он с нами сделал. Ты прав, брат, что действовал быстро и решительно. Но как мы узнаем, что твой акман добрался до них? Что он вообще выбрался за пределы Портала?
— Нам придётся ждать, — твёрдо сказал Таилий. — И быть наготове выступить немедленно. Я выставил наблюдателей. Если Портал с нашей стороны откроется, мне незамедлительно сообщат. К сожалению, заранее мы ничего не узнаем.
С лестницы, ведущей в глубину башни, послышались шаги, и на открытую всем ветрам площадку выскочил закованный в серебряные доспехи воин.
— Повелитель. Повелительница, — церемонно поклонился он.
— Говори, — горделиво вскинул подбородок Таилий.
— Акман разведчиков, повелитель. Он вернулся.
— Что? Когда? — всполошилась Талиссия.
— Только что, моя повелительница. Он изранен. Мы попытались его допросить, но он повторяет всего одну фразу.
— Какую? — рявкнул Таилий.
— Акман говорит: «Он прошёл».
Таилий бросил торжествующий взгляд на сестру.
— Вот видишь, — бросил он ей.
— Мы допросим его сами, — Талиссия выпрямилась, дрожащей рукой поправила сбившийся плащ, вновь превращаясь в горделивую высшую, не ведающую ни страха, ни сомнений. — Немедленно. Так ведь, брат?
— Разумеется, сестра, — кивнул тот и обернулся к воину. — Веди.
Воин, почтительно склонившись, бросился вниз по лестнице.
— Неужели? — неверяще прошептала женщина и последовала за ним.
— Сейчас узнаем, — так же тихо ответил её брат.
Точно вторя ему, с лилового неба, рассекая колышущиеся телеса облаков, пала молния, осветила всё вокруг своим призрачно-смертоносным светом и, потрескивая, стекла по направляющим вниз, к накопителю. Тайлерины посчитали это хорошим знаком.
* * *
— Боги грома и молний явили свой лик!
Крик, полный восторга, разнёсся над капищем, и тысячи глоток подхватили его, ещё не вполне понимая, что означает сие, но уже чувствуя, как возрождается в сердцах приугасшая было вера в могучих покровителей, во всесильных властителей, что живут по ту сторону неба. Служить до последнего вздоха, внимать приказам и впадать в экстаз при одном лишь только благосклонном взгляде богов — вот подлинное счастье, вот смысл жизни и единственная её цель. Вот она, сама жизнь — жизнь тех, кто веками ждал возвращения небожителей и готовился к нему. Жизнь истинного верного, отвернувшегося от всех иных учений.
Тысячу лет боги не обращали на истинных своих последователей никакого внимания, лишь напоминая через мудрых жрецов, что настанет день, когда даже им, могучим, потребуется помощь. И вот этот день настал.
— Боги грома и молний явили свою волю!
— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — отзываются тысячи верных, собравшиеся вокруг жертвенного холма с капищем, отзываются, заглушая даже громкий, полный неземного восторга голос жреца.
— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — клич, в котором слышится грохот, подобный грому, звучит над толпой, и холодная темнота северной ночи вздрагивает, услышав его, ибо то клич самозабвенного ликования.
— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — взрёвывают глотки, и в груди взрастает вера, несомненная и неоспоримая, вера в богов.
— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — ликование, одно только ликование; толпа, будто единый организм, преисполняется им. Боги снизошли, боги испросили, остались ли верные верными.
Жрец — могущественный посредник, чтец неба и звёзд, чтец тайных писаний и древних заветов, — перерезав глотку бьющейся в конвульсиях жертве, падает ниц перед посланником богов, принёсшим весть. И посланец склоняется к нему, янтарные глаза его горят ярче, чем даже окружающие капище костры. Жрец, замерев, внимает, веления богов огненными строками сами собой являются пред его внутренним взором (посланец говорит не словами), и всё нутро его заполняется сладкой негой счастья — боги помнят о своих верных.
…Даже спустя месяцы плавания Вр’вин помнил ту ночь столь ясно, будто она случилась вчера.
Как и все, собравшиеся вокруг капища, он тогда ликовал, не помня себя. Смуглое, покрытое множеством полученных в ритуальных боях шрамов лицо верного искажено было священным экстазом. Тысячу лет его предки ждали и верили, что боги вернутся, жили и умирали во славу их, хоть боги и не напоминали о себе ни разу. Испытывали, уверен был он, просто испытывали.
