гармонии друг с другом и в согласии с природой; они не руководствовались эгоистичными побуждениями, которые неизбежно причиняют страдания другим.
Конфуцианская традиция рассматривала это совершенное общество не как утопическое ви́дение будущего, но как подлинное описание давно ушедшего мира. Практически все конфуцианские школы сходились в том, что золотой век существовал несколько тысячелетий назад, но был утрачен из-за того, что люди забыли истинный Путь и больше не передавали его из поколения в поколение[292]. С другой стороны, идеальный мир Чжу Цзунъюаня существовал в настоящем времени, хотя и в географически отдаленном месте. По сути дела, его изображение Европы является проекцией времени на пространство – проекцией идеального золотого века в Китае на Европу того времени. Он дает понять, что текущие общественные и политические условия в Европе фактически идентичны порядкам в Китае времен великих императоров древности. Но его картину европейского общества не стоит сравнивать с описаниями «благородных варваров», которые приобрели влияние в политической философии Европы в XVIII веке. Неоднократные упоминания Чжу о передовом развитии философии, науки и технологии на Дальнем Западе показывают, что Европа в его представлении не была подобна идеализированному сельскохозяйственному обществу при древних императорах. Напротив, ее сходство с великой утраченной эпохой, упоминаемой в конфуцианской литературе, заключалось в ее стабильности и нравственных качествах.
Основной смысл такого представления о Европе, с точки зрения Чжу, состоял в том, что Небесное Учение могло усовершенствовать конфуцианство и стабилизировать ситуацию в Китае. Также подразумевалось, что Китай эпохи поздней Мин проигрывает не только в сравнении с ранними династиями далекого прошлого, но и с современной Европой. Рисуя этот образ Европы, Чжу проводит контрастное сравнение между родиной святых отцов (иезуитов) и ситуацией на его собственной родине. Он обращается к разным аспектам, от политического устройства до уровня жизни населения в целом, и приходит к выводу, что Китай уступает Дальнему Западу[293]. Он даже заключает: «…если кто-то из наблюдающих за образом мыслей и обычаями этих людей презирает их как варваров, то боюсь, он сам оказывается в положении варвара» [Zhu Zongyuan 2001a: 51b][294].
В определенной степени такое изображение Европы у Чжу можно интерпретировать как попытку сближения конфуцианства с Небесным Учением. Но в то же время сравнения с обществом поздней Мин предполагают, что его описание Европы было не просто философской абстракцией и что он хотел, чтобы читатели принимали это за чистую монету. Как мы убедимся, Чжу упоминает беспокойство других китайцев по поводу европейской склонности к насилию в своих работах, но его «портрет Европы» остается не затронут подобными опасениями. Он предлагает свое ви́дение благословенной земли идеального мира, который предположительно существует на самом деле и может служить образцом моральных и политических представлений о Китае для его читателей.
Это искаженное, фактически вымышленное описание Европы было возможно только из-за ограниченности знаний того времени. Ни один китайский ученый эпохи Мин не имел международных связей и опыта для систематического сравнения других европейских идей с образами, распространяемыми в христианских апологетических текстах, сочиняемых иезуитами. Как уже упоминалось, в Китае были доступны лишь разрозненные свидетельства европейской воинственности и участия в конфликтах на территории Восточной и Юго-Восточной Азии, и китайские ученые-чиновники могли делать лишь более или менее обоснованные догадки. Хуже того, информация о Европе проходила через европейских миссионеров, имевших собственные планы. Все эти факторы приводили к распространению в Китае крайне искаженных, если не полностью вымышленных представлений о Европе.
В таких обстоятельствах Общество Иисуса пользовалось своими преимуществами всемирной организации, которая занималась систематическим сбором и распространением сведений о других культурах, обществах и религиях [Harris 1999]. За 200 лет после основания своего ордена иезуиты выстроили систему сбора, интерпретации и передачи знаний – информационную сеть, основанную на контактах с миссиями в отдаленных землях и региональных узлах, таких как Макао, где все потоки в конце концов поступали в центр, расположенный в Риме [Friedrich 2012; Clossey 2008: 193–215]. Римская штаб-квартира даже установила систему информационных рассылок с докладами о миссионерской деятельности по всему миру, и эти доклады циркулировали в ее епархиях [Harris 1999: 217–218]. Внося свой вклад в эту информационную базу, наставники иезуитских коллегий порой участвовали в межконтинентальных дискуссиях по теологическим, философским и научным вопросам [Feldhay 1999].
Этот корпус всемирных знаний, основанный на письменном слове, не имел себе равных среди местных элит в Китае, Японии, Индии или где-либо еще в мире. Массив информации, накопленный иезуитами, был предметом восхищения для просвещенных кругов в разных частях света, особенно в странах с процветающим книжным рынком. В Европе сочинения иезуитов о местах, где они проповедовали, и книги, основанные на этих сочинениях, переводились на многие языки и часто становились бестселлерами [Sachsenmaier 2000]. Сюда входили также политические и исторические хроники, частично описывавшие такие события, как крушение династии Мин, с помощью церковных толкований, сравнивая их причины с предполагаемыми истоками войн в мире латинского христианства. Тем не менее многие христианские читатели с большим интересом знакомились с сочинениями иезуитов о заморских странах, получая новую информацию о чужеземных обществах и культурах [Trakulhun 2017: 9–123]. За пределами Европы интерес был еще бо́льшим: в Китае периода поздней Мин комментированные карты мира, публикуемые иезуитами, содержали кладезь ценной информации и продавались по нескольку тиражей за год [Elman 2005: 127–134].
Благодаря своим обширным знаниям иезуитские миссионеры заслужили общественное уважение и культурный авторитет, благотворный для их религиозных устремлений. Но их главная цель в систематическом сборе информации о чужеземных обществах и культурах заключалась в продвижении целей католической миссии. Чрезвычайно приукрашенный образ Европы был полезен для этой цели. Он предназначался для укрепления культурного доверия и повышения уровня приемлемости Небесного Учения.
Иезуиты как мудрецы древности
Очевидно, слухи о насилии европейцев в регионе были для жителей портового города вроде Нинбо достаточно тревожными, поскольку Чжу приходилось обращаться к этой теме в нескольких своих сочинениях [Zhu Zongyuan 2001d: 63a–63b; Zhu Zongyuan 2001c: 5b–6a][295]. Фактически его описание иезуитов в «Ответах на вопросы гостя» начинается с обсуждения слухов о планируемом европейском вторжении. Обстоятельная дискуссия на эту тему переходит к еще более долгому разъяснению нравственных качеств христианских миссионеров. Касательно обвинения в том, что иезуиты вынашивают подрывные планы, Чжу говорит читателям, что им следует заглянуть в прошлое: «Предыдущие [миссионеры] умерли, их преемники состарились, а предполагаемые планы так и не появились. [Тогда] как долго мы должны ждать?» [Zhu Zongyuan 2001a: 53a].
Далее Чжу утверждает, что никто не слышал, будто иезуиты проводят тайные собрания, и что такие собрания в любом случае были бы невозможны, поскольку святые отцы
