города, где бывал и служил Чиник.
— Торжок, Николаев, Кронштадт, Петербург, Москва — это то, что я знаю наверняка.
— Отец Томаса Шмидта был инженером в «Балтийском пароходном товариществе».
— И занимался он...
— Технической реконструкцией флота.
— А где имел обыкновение твой фатер проводить летние отпуска?
— Если честно, то в маленьком зеленом горном местечке Аджикенде; вывозить к морю жену и сына зарплата чекиста не позволяла.
— Но это было в двадцатые годы в твоей семье, а нас сейчас интересует семья Шмидта и годы с седьмого по девятый. Разве у инженера Шмидта не могло быть привычки в разгар сезона выезжать на Кислые Воды или, скажем, в Баден-Баден?
— Давай уж лучше выберем Кисловодск.
— В один хороший вечер Шмидт-старший встретился в галерее с симпатичным и грустным молодым офицером.
— Потерял невесту?.. Проигрался в карты?.. Поссорился со старым другом?..— Я втянулся в игру, предлагал варианты.
— Стоп! Карты... В этом что-то есть, хотя мой отец в жизни не держал их в руках. Но если мы попросим его, он, возможно, вспомнит, что, скажем, однажды в тысяча девятьсот восьмом году в Кисловодске просто ради баловства сел за ломберный стол...
— Чтобы составить компанию своим новым знакомым. Кто бы это мог быть?
— Отставной офицер, или член правления Нижегородского банка, или просто шулер с располагающей внешностью. Надо, одним словом, чтобы у этой компании, у всех вместе, не оказалось ни на грош сострадания к проигравшемуся молодому офицеру.
— И в этот момент он встретил инженера Генриха Шмидта, отца Томаса Шмидта...
— Который, узнав о неприятности, участливо спросил: «Не могу ли я помочь земляку?»
— Почему «земляку»? — поинтересовался я.
— По-моему, им все же лучше было бы встретиться в Баден-Бадене,— заметил Чиник.— На чужбине люди сходятся быстрее, там обостреннее воспринимается любое движение души.
— Это может быть правдоподобно психологически, но все же давай подумаем. Молодой офицер Чиник едет в Баден-Баден, курорт хоть и модный, но все для старческих болезней. По-моему, их лучше свести...
— Ну-ну, хорошо, согласен. Кисловодск. Что далее?
— Ну а далее произошло то, что должно было произойти. Генрих Шмидт, не взяв адреса и расписки у незнакомого человека, просто из чувства сострадания дал ему, предположим, двести рублей, назвав только свой адрес. Так могло зародиться знакомство, основанное на взаимной симпатии. И когда, вернувшись домой, Чиник переслал ему эти двести рублей, завязалась переписка... Ну, одним словом, додумывай дальше сам.
— Скажи, как случилось, что Генрих Шмидт — «твой отец» — работал сперва в Петербурге, а потом оказался в Эстонии?
— Это я знаю хорошо. В одиннадцатом году Генрих Шмидт получил выгодное предложение и переехал в Таллин. Умер он в двадцать девятом году.
— Стало быть, Юрий Николаевич Чиник, сколотив капитал, в наше время разыскивает Генриха Шмидта, или его сына, или его дочь. Он обращается за содействием к адвокату, и тот выясняет, что ты являешься лицом перемещенным и, по всей вероятности, находишься в Германии и что о тебе больше ничего не известно.
— И тогда твой отец находит адвоката в Западной Германии, разыскивает меня в этой моей крохотной мастерской. Только я хотел бы тебя спросить, одобрят ли эту версию и этот ход?
— Мы предлагаем один из вариантов. Одновременно я получаю возможность сообщить отцу те лаконичные подробности, которые узнал о Генрихе Шмидте. Мы с тобой наберемся терпения. Чего-чего, а терпения у нас достаточно... будем ждать, как развернутся события. Если же адвокат разыщет тебя сравнительно быстро, будет хорошо. Мы постараемся сделать так, чтобы поиск не был слишком утомительным и долгим. Я действительно хотел бы, чтобы ты посмотрел Америку. Дело в том, что портфель твоего господина Зедлага содержал сведения о людях, скрывшихся за океаном. Придется встретиться с некоторыми из них. А пока я бы посоветовал тебе позаниматься английским. Вот тебе последний самоучитель, постарайся восстановить хотя бы то, что помнил после школы.
— Я не слишком хорошо знаком со способом розыска родственников или знакомых. Скажи, разве обязан твой отец рассказывать кому-нибудь, почему, по какой причине он ищет младшего Шмидта?
— Нет, он никому не должен ничего говорить. Но только что закончилась война, речь идет о вызове в Америку поданного иностранной державы. Мой отец, без сомнения, вне подозрений. При всем том надо, чтобы существовала на всякий случай версия, одинаково знакомая и ему и тебе.
— Может быть, придумать что-нибудь убедительнее и серьезнее? Прошло столько времени. Двести рублей...
— Это как рабочая гипотеза. У нас еще есть достаточно времени, чтобы проработать дополнительные варианты. Во всяком случае, нам ясно, что они познакомились в Кисловодске, что твой отец оказал такую услугу Чинику, память о которой не выветрилась с годами. Будем думать.
— Тогда ответь еще на один вопрос. У твоего отца действительно большой капитал?
— Нет, просто это касса крейсера «Вещий Олег», которую спас в последний момент один юнга. В двадцать седьмом году деньги переведены в Нью-Йоркский банк. Посчитай, во что должны были превратиться с четырнадцатого года тринадцать тысяч долларов, имея в виду около семи процентов годовых. Там будет тысяч семьдесят—восемьдесят».
ГЛАВА IV
Чиники собирались в гости. Юрий Николаевич был уже одет и в ожидании Ингрид прохаживался по длинной и неширокой террасе, опоясывавшей дом.
Он был в нескольких шагах от входной двери, когда увидел почтальона, открывавшего массивную калитку из переплетенных железных прутьев. Письмоносец, заметив Чиника, помахал ему конвертом в руке. Давно не было известий от Сида, не от него ли? Чиник быстрым шагом спустился с террасы. Почтальон протянул не конверт — телеграмму. Как и многие, Юрий Николаевич не любил телеграмм. Он подсознательно боялся известий, к которым не был заранее подготовлен. Чиник не раскрыл телеграмму тут же в саду, а, осторожно и крепко держа ее двумя пальцами, поднялся в кабинет.
«Ксения умерла». Два слова, и больше ничего: ни числа, ни подписи. Телеграмма была из Канады. Но Чиник не без труда догадался, что послал ее Павел Александрович Болдин.
...Они виделись очень давно, не переписывались, но Юрия Николаевича постоянно согревала мысль, что в Канаде живет сестра, близкий и дорогой человек, родная кровь. Что же теперь?
Ингрид не отходила от мужа. Не задавала вопросов, не успокаивала пустыми словами, молча разделяла его горе и казнилась, не зная, как помочь ему.
В их жизни давно уже не было размолвок. Те мелкие ссоры, которые случались, когда рос Сид, остались
