— А Виктор на это пойдет? — спросил я с сомнением.
— А куда ему деваться? Я его сегодня дожал. Он произнес главное слово. „Убийство“. Он готовился к войне. А я дал ему выпустить пар, причем при такой куче свидетелей. А для чего, по-твоему, я все это затеял? Для дележа, что ли? Ведь всем сказанным он теперь связан по рукам и ногам. И когда он чуть опомнится, он будет на грани отчаяния. Потому что раскрыл свои карты. Проще говоря, проболтался. По сути, мы предлагаем ему идеальный выход: он остается в бизнесе, ему fie нужно срочно убивать меня. Все-таки, согласись, это довольно хлопотно. Кроме того, его самолюбие будет удовлетворено тем, что мы признаем сделку интересной. В конце концов, можно что-то ему пообещать. Например, выделить этот завод в самостоятельное направление, которое он возглавит.
— Ты думаешь, он справится?
— Конечно, не справится! — Храповицкий даже удивился моему вопросу. — Но мы выиграем время. К тому же я сказал: пообещать. Между обещанием и исполнением всегда есть некая дистанция.
— А как быть с Ильичом?
— А с Ильичом надо договариваться, — ответил Храповицкий. — Он совсем неплохой бизнесмен и очень неглупый человек. Надеюсь, ты понял, что он приезжал вовсе не из-за Синего. Это был лишь предлог. Если бы он подумал, что Пономарь или Плохиш причастны к убийству, то ни Пономаря, ни Плохиша сейчас бы на свете не было. И он нарочно продемонстрировал, что приехал не к Пономарю, а ко мне. Он хочет работать со мной. Пусть работает.
— Ты собираешься ему платить?
— Смотря за что. За „крышу“ — нет. Я в ней не нуждаюсь. Что же касается деловых услуг, то какая разница, кому платить? Лишь бы был результат. Я просмотрел все документы по этому заводу. Сейчас он убыточный. Но там есть очень интересное экспортное производство азота, чья прибыль сейчас тонет в общих расходах. Его нужно сохранить, а от остального срочно избавиться. Прежние акционеры грызлись между собой, и никто не хотел вкладываться. Те, кто не смог договориться с Ильичом, продали свой пакет Пономарю и Виктору. Причем, Виктор и Пономарь полезли туда нахрапом, как они привыкли работать в торговле. У одних они купили тридцать два процента и вели переговоры с другими о покупке еще двадцати. Вероятно, они надеялись, что Ильич не узнает. Что глупо. Поскольку он узнал. И сделка потеряла смысл. Потому что тридцать два процента — это все равно что ничего. По уставу права дает лишь контрольный пакет. В отличие от них мы договоримся с Ильичом. И он заставит своих акционеров продать долю, не достающую до контрольного пакета, после чего мы ставим своего директора. За это Ильич получает часть акций. Или, если захочет, деньгами. В результате — акции других владельцев превращаются в бумажки. В том числе и акции Пономаря. Который не сможет участвовать с нами на равных в дальнейшей покупке — денег не хватит. Я не собираюсь его выбрасывать, во всяком случае пока, но урок ему преподать следует. Пусть знает, кто в доме хозяин. Это, кстати, существенно ослабит их союз с Виктором. Виктор не станет отстаивать интересы Пономаря, когда речь пойдет о серьезной прибыли. А Пономарь будет считать его предателем, что полезно. Но это к слову. Дальше — понятный для нас процесс. Мы либо выкупаем оставшиеся акции за десять копеек, либо своим решением выводим экспортное производство в отдельное юридическое лицо, оставляя все остальное дерьмо мелким акционерам. При этом с Пономарем, с его шестнадцатью процентами, мы сможем поступить по своему усмотрению. Зависит от того, как он будет себя вести. Недурной план, а?! Поверь мне, через год-полтора мы продадим его в десять раз дороже. И за свой пакет Ильич, если согласится подождать, получит столько, сколько не стоит сейчас весь завод.
Он сиял от гордости.
— План великолепный. И я не сомневаюсь, что он у тебя получится. Но такой партнер, как Ильич, тебя не смущает?
Храповицкий пожал плечами.
— Если говорить о надежности, то он лучше Виктора. Если говорить о пользе, то тут вообще нет материала для сравнения. Такой партнер в наше время очень выгоден. И в Нижне-Уральске, и у нас. Не роняя себя, мы получаем в союзники человека, который может решать самые разнообразные проблемы. Кстати, как ты думаешь, откуда Виктор знает о том, что произошло в Москве? И знает, кажется, довольно много.
— Ну, тут-то легко догадаться, — отозвался я, не задумываясь. — Скорее всего, он уже провел вечер с кемто из девчонок, которые ездили с нами. Сходили в кабак, выпили, дал им денег. Меня больше интересует, как Ильич оказался в нужном месте в нужное время?
Храповицкий почесал затылок.
— Да, похоже, где-то у нас уходит информация, — признал он. — И с учетом всего происходящего, это очень неприятно. Придется с этим разбираться. И тем более, надо договариваться с Ильичом. Да, и еще, — вдруг добавил он после паузы. — Передай Плохишу, что я отказываюсь. Категорически. Во-первых, я действительно не готов заказывать убийство Виктора. А во-вторых, зачем мне в таких делах Плохиш? Готов поспорить, что Плохиш никогда не будет большим бандитом, как Пономарь никогда не будет большим бизнесменом. Один слишком жаден и трус, другой слишком безрассуден. Бизнес этого не терпит.
— Значит, ты поставил на Ильича, — произнес я вслух. — Между прочим, как мы его найдем?
— А мы и не будем его искать. Он сам нас найдет. Помяни мое слово.
Должен признать, что он оказался совершенно прав. Ильич нас нашел сам. И гораздо раньше, чем я думал.
5
При въезде в город я попрощался с Храповицким и пересел в свою машину.
Прямо у моих ворот стоял желтый „хендай“ с выключенными фарами. Мое сердце замерло и выдержало деликатную паузу, ровно настолько, чтобы я задохнулся. А потом непоследовательно заколотилось. И дышать стало совсем невозможно.
Я закурил, чтобы выиграть время, подошел к ее машине, открыл дверцу и сказал:
— Привет. Рад тебя видеть.
Я надеялся, что ни походка, ни голос, ни лицо меня не выдавали. Наверное, напрасно надеялся.
— Я жду тебя два часа, — сказала она, стараясь улыбнуться. Кстати, у нее тоже ничего не получалось. — Твой охранник не пустил меня внутрь.
Мы прошли в дом, и я проводил ее в гостиную. Выглядела она ужасно, что я отметил с тайным злорадством. Лицо было осунувшимся и жалким. Хуже всего, что такой я любил ее еще больше.
— Выпьешь что-нибудь?
— Разве что чаю. Меня сегодня полдня допрашивали. Эта последняя фраза, видимо, содержала особый смысл и скрытый призыв не упрекать ее в том, отчего ей и так плохо.
Самое поразительное заключалось в том, что это страдающее создание было в узком коротком платье стального цвета с черным воротником-стойкой. Когда она садилась, платье прикрывало ее длинные ноги в черных колготках ничуть не больше, чем если бы она его сразу снимала. Уверен, что перед тем, как ехать ко мне, она нарочно переоделась. Современные русские женщины, должно быть, даже отправляясь рожать, в первую очередь заботятся о том, чтобы выглядеть сексуально.
