Я хмурился весь вечер. Даже попытался составить список, как нас учили в школе.
Чего нужно опасаться?
ВСЕГО
На что можно надеяться?
НИ НА ЧТО
Всё просто и без соплей. Ничего не попишешь, в списках нет места веселью. Если Ван Гог так поступил, то явно не из добрых намерений. Я мог сколько угодно применять защиту Нимцовича, практиковаться в понимании угроз, чтобы возвыситься над ними, и развивать предусмотрительность, качество как таковое в жизни очень важное. Спасибо, господин Нимцович.
Вот о чём я размышлял, когда следующим утром заявился к Хайсаму. В голове всё смешалось в такую кашу, что я бы не сильно удивился, если бы в какой-то момент она полезла из носа. Хайсам медленно расставлял на доске фигуры. Не дав ему даже заговорить, я выпалил:
– Расскажи-ка мне о Нимцовиче, ну, об этом типе, который всех побеждает, защищаясь…
Египтянин поднял свою огромную голову и улыбнулся. В его взгляде я прочел понимание. Он даже немного меня раздражал.
– Так вот, великим открытием Нимцовича, которого, кстати, звали Аарон, стал перехват инициативы. Понимаешь?
– Без обид, но не очень.
– Это значит, что он блокировал намерения противника прежде, чем сам переходил к атаке. Его девизом было «Сдержать, блокировать и уничтожить».
– Отличная программа. А что с ним случилось?
– Глупая смерть от пневмонии в возрасте сорока восьми лет, в 1935 году.
Повисла тишина. Я сделал философское умозаключение, что с некоторыми противниками бесполезны любые стратегии, и даже великие умники здесь бессильны.
Мне показалось, что египтянин забыл о моем присутствии в каморке, но я ошибся, потому что через несколько минут он тихо сказал:
– Тебя вызывают.
Я даже не удивился. Я больше не испытывал никаких эмоций. Как выжатая тряпка.
– Даже не сомневался. В этот раз точно мат.
– Не думаю. Партия перешла в эндшпиль. Думай об этом как о препятствии. Нимцович поможет тебе только в компании Решевского. Вспомни, что Решевский играл самые лучшие финалы.
– Это который «маэстро лазеек»?
– Да, «маэстро лазеек».
Я чувствовал, что мой уважаемый египтянин пытается что-то объяснить мне на своем загадочном языке. Понимание опасности плюс лазейка… Вдруг меня осенило, и я вскочил с места. Коллеж по-прежнему казался пустынным, только уборщицы передвигали свои тележки с тряпками, похожими на дохлых медуз. В этот час оказалось довольно легко покинуть коллеж незамеченным. Я пошел обратно по дороге к деревне и заметил Мари, приближавшуюся ко мне аккуратным, механическим шагом. Было очень забавно наблюдать, как остальные ученики направлялись к коллежу, а я плыл против течения к Мари. Еще издалека я заметил, что она уже сдалась и обращает меньше внимания на собственные движения. Я должен был бы раньше сообразить, что она всё больше и больше походила на слепую, но, поскольку мы проводили много времени вместе, я видел ее совсем по-другому. Уже подбегая к ней, я придумал целую психологическую теорию. За несколько прошедших с рождественских каникул месяцев Мари забыла свои жесты, поведение, характерные для нее в то время, когда она еще была зрячей. И теперь ей уже совсем не удавалось подражать себе, поэтому, сама того не сознавая, она на себя прежнюю и не походила. Мари резко подняла голову, не осмеливаясь заговорить, так как не была уверена, кто стоит перед ней. Впрочем, она никогда не ошибалась и узнавала меня с первой попытки, наверное, из-за интуиции, которая особенно свойственна женщинам – так говорят.
– Это ты, Виктор?
Мне всегда нравилось выдерживать несколько секунд, прежде чем ответить, чтобы посмотреть на ее реакцию. Обычно она не раздражалась, потому что была очень уверена в себе, несмотря на слепоту.
– Виктор, я прекрасно знаю, что это ты. Меня не напугаешь, я всегда тебя узна́ю. Я ждала тебя у церкви… Почему ты здесь?
Мари достала из сумки помаду и вытянула губы в форме сжатого кругляшка. Они походили на бледную конфетку.
– Послушай, – сказал я, – это срочно. Приглашение точно было ловушкой. Мой уважаемый египтянин говорит, что нас вызывают. А он знает обо всём, что происходит в школе. Его отец – консьерж. Платят ему мало, зато он владеет всей информацией. Как диспетчерская вышка.
Я выдержал паузу, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Мне показалось, Мари вздохнула с облегчением.
– Так… Вот как я поступлю… Пойду домой и расскажу родителям. Достаточно одного звонка – и я уже в специальной школе… Может, всё уладится и мне даже не придется возвращаться в коллеж. Нам не повезло, вот и всё! У всех сдают силы под конец концерта – величайшая ловушка для музыкантов! Самая очевидная, но и самая опасная!
Ее голос дрожал, она кусала губы, были видны даже крошечные следы зубов.
– Для начала дай мне свою помаду. Вот… отлично… так лучше… очень красиво… Даже для неудачи надо принарядиться! Знаешь, мой отец смотрит много исторических передач… а я смотрю вместе с ним, потому что мы всегда всё делаем вместе, но это долго объяснять. Однажды я видел документальный фильм о евреях, которых нацисты отправляли в специальные лагеря и убивали там. И это тебе не выдумки какие-то, так правда было! Поначалу я не верил, что из их жира делали мыло, а волосами набивали подушки, но папа рассказал мне, что это правда!
– Я знаю.
– Так ты знаешь?
– Ну конечно. Только зачем ты сейчас об этом говоришь? Иногда ты ведешь себя очень странно.
– Короче, слушай, в этом есть смысл. Некоторые евреи сразу понимали, что их хотят увезти и убить, поэтому разбежались по всему свету!
– И что?
Мари по-прежнему не понимала.
– Ты специально, что ли? – закричал я.
Я потряс ее за плечи. Она была легкой, как куколка.
– Надо спасаться, Мари, надо дожить до конкурса! Три дня и две ночи – это немного. Иначе тебя упекут в этот специализированный лагерь, а я никогда себе этого не прощу из-за сострадания и изгнания между мной и тобой. Я хорошо усвоил из исторических передач: бегство тоже оружие. Я не хочу в клетку! И не хочу, чтобы ты там оказалась! Потому что раньше я был хуже чем никем, а теперь я стал немного лучше благодаря тебе. Я не говорю про все эти школьные штуки, потому что это не самое главное, да я и прекрасно осознаю, что никогда не буду умнее тебя или Хайсама. Я говорю о всяком духовном. Я стал немного лучше в этой области, выше, если хочешь, словно мою душу подтянули вверх. С тех пор как я тебя знаю… Если мы не дойдем до конца, я рухну ниже, чем до тебя, и останусь в этой серой пыли до конца жизни. И не будет никакой надежды.
Вместо ответа Мари чихнула, и я протянул ей платок. Нос у нее был красный, что меня тревожило.
– Спасаться? Но где? Ты что-то придумал?
