криво улыбнулся. – Наверное, мне не стоит об этом говорить.
– Нет, все хорошо, – я подгладила его по щеке. – Ты меня не обидел. Но раз мы оба не уверены… может, не стоит?
И замерла, в страхе ожидая его ответа. Вдруг поняв, если он сейчас скажет: «Да, ты права, давай не торопиться, обдумаем все как следует» – мне будет больно. Очень больно.
– Стоит, – уверенно произнес он, и я разом обмякла, расслабившись. Винсент улыбнулся.
– Ты меня читаешь? – спросила я, поняв, что кроется за этой улыбкой.
– Нет. Хотел бы. Рядом с тобой экран кажется мне досадной помехой. Особенно в такие моменты, как пару часов назад… – Он улыбнулся, я залилась краской. А Винсент, точно дразня, склонился к моему лицу, прошептал, так, что его дыхание щекотало мои губы: – Разве тебе не хотелось, чтобы было, как ночью… когда мы делили одно желание на двоих, и от этого оно становилось лишь сильнее?
Я судорожно вздохнула. Нет, только не все снова, нужно же как-то себя контролировать! И тут же едва сдержала разочарованный стон, когда он выпрямился.
– Как нормальные люди, я помню. – Винсент улыбнулся. – Когда мы вернемся домой, я сниму экран и попробую изобразить нормального. Правда, сомневаюсь, что у меня получится.
Ох, да что же ты со мной делаешь, у меня же теперь ни одной мысли в голове! Точнее, одна-единственная, для храма вовсе неподходящая – если это не храм, посвященный Иштар, конечно, что сомнительно.
– Но сейчас, когда мои эмоции – только мои, – прошептал Винсент. – Я волнуюсь. Все слишком хорошо, так не бывает.
Это точно, когда все идет слишком хорошо, непременно случается какая-нибудь пакость.
– Не понимаю, за что Предвечная так щедра ко мне, подарив тебя, – задумчиво произнес муж. – Может быть, на самом деле я задыхаюсь под завалом, а ты – лишь бред гибнущего разума?
Я притянула его к себе, легко коснулась губами губ.
– Еще немного – и докажу тебе, что я из плоти и крови, простым и недвусмысленным образом. – Я вздохнула, отстраняясь. – А в том, что я не подарок, ты, кажется, убедился не далее как сегодня утром. И поэтому, если ты все-таки решишь подождать…
Нет, я точно сошла с ума. Зачем я его отговариваю? Словно специально проверяя на прочность.
– Некуда торопиться, нужно лучше узнать друг друга и все такое, – Винсент ухмыльнулся. – Вообще-то это ария мужчины, которого тянут в храм на аркане. Не думал, что когда-нибудь услышу ее от прекрасной женщины.
Я покачала головой. Взяла его за руку, стащила с пальца перстень-экран, положив на сиденье рядом с собой. Пусть читает. Все. И мой страх, и мои сомнения, и то, в чем я сама себе никогда не признаюсь, а вслух тем более не скажу. Потому что у меня язык отсохнет прежде, чем повернется выговорить…
– Я люблю тебя, – выдохнул Винсент. И выражение лица его было… непередаваемым. Изумление, недоверие, радость, надежда. Как будто он только что сделал мне предложение и ждал ответа. Ждал, и боялся его. – Не думал, что когда-нибудь…
– …вообще это скажу, – закончила я за него, и за себя. – Я тоже всю жизнь думала, что все это сказки. А оказалось… – Я говорила медленно, с трудом подбирая слова. И голос дрожал, готовый вот-вот сорваться в слезы. Страшно. Так страшно открыться. Поверить. – Я очень хочу быть с тобой. С проколотыми ушами или без, с благословения Предвечной или нет, я буду с тобой, пока… пока ты меня не прогонишь.
Он покачал головой, я накрыла пальцами его губы.
– Не перебивай, я и без того сейчас умру от страха. – Я сглотнула ком в горле. Вот сейчас он спросит – а чего бояться, собственно, и что я отвечу? Тебя? Того, что ты окажешься таким же, как все? Но муж промолчал, то ли сам все понял, то ли решил, что надо дать мне выговориться, и я продолжала – торопливо, лихорадочно, не давая ему и слова вставить: – Что скажут люди, как они посмотрят на… нас, мне все равно, правда. Но я очень боюсь, что однажды, когда пройдет угар влечения, ты проснешься и обнаружишь рядом женщину, которую почти не знаешь, и от которой никуда не деться. И начнешь меня ненавидеть. За испорченные отношения со светом, порушенную карьеру, за невозможность жениться на ком-нибудь со связями и деньгами, как это делается обычно. Я мало знаю о свете, но мне известно, что брак должен укреплять положение в нем, а получается наоборот…
Его голос похолодел.
– Это может произойти и с тобой. Как ты сама сказала – угар желания когда-нибудь пройдет. И тогда обнаружишь, что все твои удачи приписывают моей протекции, а на все провалы будут говорить – дескать, даже знакомства мужа не помогли. Поймешь, что у меня хватает недоброжелателей, их неприязнь перейдет и на тебя, более того, многие будут пытаться уязвить тебя, целя в меня. Что тогда?
Я покачала головой.
– Я всегда буду помнить, что ты несколько раз спас мне жизнь. В сравнении с этим меркнут любые упреки.
Его лицо оставалось непроницаемым, и я добавила:
– Прости. Я никогда не умела выбирать обтекаемые фразы и врать так толком и не научилась. Я бы хотела сказать, что буду любить тебя вечно, но вечности не существует. Даже солнце когда-нибудь перестанет светить. – Я горько усмехнулась. – Еще раз прости. У меня постоянно что на уме, то и на языке, и я постоянно все порчу.
Я резко выдохнула, собираясь всю смелость, которую нашла где-то очень глубоко в душе.
– Я люблю тебя, если я хоть чуть-чуть понимаю, что такое любовь. И именно поэтому, что бы ты ни решил, я приму это без сожаления и…
– Врешь, – Винсент провел большим пальцем по моей нижней губе. – Про «без сожаления» – бессовестно врешь. И, знаешь, я очень этому рад.
Глава 27
Он потянулся ко мне, запустил пальцы в волосы.
– Жаль, что эмпатия работает только в одну сторону, – прошептал Винсент. – Потому что мне отчаянно не хватает слов. Впрочем…
Он поцеловал меня, и в этом нежном касании губ не было страсти, только тепло и ласка, и любовь. И я тоже позволила рукам и губам говорить за себя – говорить без слов о том, как он мне дорог, как я его люблю, как благодарна за все, что он для меня сделал и сделает еще, и что надеюсь – глупо, но в самом деле надеюсь – на «долго и счастливо». А потом мы сидели обнявшись, пока карета
