братья, друзья, товарищи, но в то же время и неудачники. Их глупость видна во всех их поступках, действиях и похождениях. О них составлено много сказок, песен. Так, в одной рукописи XVIII века читаем[132]:
Ерема был плешив, а Фома шелудив,
Брюхаты, пузаты, бородаты,
Носы покляпы, умом оба равны…
Ерема крив, а Фома с бельмом…
Еремей щеплив, а Фома ломлив;
На Ереме шляпа, а на Фоме колпак.
Ерема в сапогах, а Фома в чоботах.
Ерема в чужом, а Фома не в своем.
Кроме того, у Еремы с Фомой были бороды как бороны, усы как кнуты. У Еремы была клеть, а у Фомы изба. Оба брата поступили к хозяину служить, но не угодили они хозяину; Фому били, а Ереме не спустили. Фома убежали в дубняк, а Ерема в березняк. Затем братья согласились лисиц и зайцев ловить. И вот Ерема говорит Фоме: «Брат Фома, хватай, в кошель сажай?» А Фома отвечает: «Коя беда хватать, коли нет ничего?»
Затем, после разных похождений, полных неудач,
Ерема сел в лодку, а Фома в ботник[133],
Лодка ушла, а ботник без два;
Ерема поплыл, а Фома не остался;
Как будут они на середине реки,
Стретился им на реке шатун:
На Ерему навалился, а Фому выпрокинул,
Ерема (в) воде, а Фома на дно:
Оба упрямы, со дна не бывали.
Оба эти дурака в то же время и скоморохи.
У Еремы гусли, а у Фомы домра…
Ерема играет, а Фома напевает.
На Руси часто образ дурака или шута сливается с образом скомороха; также и импровизации входили в круг деятельности скоморохов. Былина о госте Терентьище свидетельствует об этом. Суть самой былины заключается в следующем: «Терентьева жена была обманута веселыми молодцами», которые уверили ее в том, что ее нелюбимый муж погиб; она поверила этому и с радости зазывает к себе в дом «веселых молодцов». А муж-то был у них в мешке за плечами, а как он попал к ним в мешок, об этом в былине рассказывается так: В Новегороде, на улице Юрьевской жил богатый гость Терентьище. По приказу жены он идет «дохтуров добывать», которые могли бы вылечить его жену от недуга, а навстречу ему
Веселые скоморохи,
Скоморохи люди вежливые.
Скоморохи очестливые.
Об ручку Терентию челом:
– Ты здравствуй, богатый гость.
И по имени Терентьище!
Доселева-те слыхом не слыхать,
И доселева видом не видать.
А и нонe ты, Терентьище.
А и бродишь по чисту полю.
Что корова заблудящая,
Что ворона залетящая.
Терентьище нисколько не оскорбляется на их дерзкие речи, а говорит им, что готов заплатить «сто рублев» тому, кто отгонит недуг от его молодой жены.
Веселые молодцы догадалися,
Друг на друга огляделися.
А сами усмехнулися.
Скоморохи взялись вылечить Терентьеву жену; «покупают шелковый мешок и дубину ременчатую». Они посадили Терентия в мешок, мехоноша взвалил его на плечи, и затем они направились ко двору богатого гостя. Тут «веселые молодцы» объявили Терентьевой жене, что видели ее мужа убитым; злая жена, обрадованная доброй вестью, приглашает скоморохов к себе в дом:
Веселые скоморохи!
Вы пойдете во светлую гридню,
Садитесь на лавочки,
Поиграйте в гусельцы.
И пропойте-ка песенку.
Тогда скоморохи запели песенку:
Слушай, шелковый мех,
Мехоноша за плечами,
А слушай, Терентий-гость,
Что про тебя говорят…
…Шевелись, шелковый мех,
Вставай-ко, Терентьище,
Лечить молодую жену!..
Терентьище вылез из мешка и стал лечить и молодую жену, и ее недуг так успешно, что недуг едва успел в окошко выскочить:
Он оставил недужище:
Кафтан хрущатой камки,
Камзол баберсковой,
А и денег пятьсот рублев:
В та поры Терентьище,
Дал еще веселым другие сто рублев
За правду, за великую.
Автор статьи «Шуты и скоморохи», откуда мы и заимствовали эту былину (Исторический вестник, 1888), еще прибавляет от себя: «В этой любопытной былине, передающей нам так живо один из эпизодов многообразной деятельности скоморохов, мы встречаем все черты их быта, в значительной степени сближающие наше скоморошеское сословие с западноевропейскими его представителями».
Кроме странствующих скоморохов были еще и так называемые оседлые скоморохи, т.е. такие, которые, как и в Западной Европе, пристраивались ко дворам князей, а потом и царей, к знатным боярам или вообще к богатым людям; или, наконец, такие, которые жили в одном каком-либо городе, местечке или селении и кормились своим ремеслом. Мы уже видели, как сказано выше, что у князя Владимира были и свои загуселыцики и игроки, и скоморохи. Так, когда жена Ставра Годиновича, переодевшись послом, спросила у Владимира, нет ли у него «загусельщиков поиграть во гусельники яровчаты», то явились тотчас и «веселые молодцы», следовательно, они составляли как бы штат Владимира. А между тем в другом месте говорится, что Владимир и посылал за «веселыми молодцами», следовательно, к нему приходили и посторонние скоморохи и загусельщики.
Далее о Святополке упоминается, что он любил пировать при звуке гуслей. Весьма понятно, что для этого уже имелись штатные скоморохи.
При Иоанне Грозном скоморохи уже играли некоторую роль при дворе; они постоянно забавляли гостей на пирах царя, и даже сам Иоанн Грозный пел вместе с ними песни и плясал в «машкарах» (в масках). У Василия Шуйского были также придворные бахари; у царя Михаила Федоровича были и бахари, и домрачеи-гусельники. С XVI столетия в Москве уже появились чужеземные мастера различных ремесел и художеств; все это, конечно, представляло нечто вроде штата оседлых потешников.
Царь Алексей Михайлович строго преследовал скоморошество; на его свадьбе вместо игры прежних гусельников, домрачеев пелись духовные песни. Затем Алексей Михайлович заменил все прежние царские потехи музыкально-драматическими представлениями. Это были русские комедии, составленные по иноземным образцам.
Скоморохов держали и частные лица; так, например, у князя Ивана Ивановича Шуйского и у князя Дмитрия Михайловича Пожарского были свои дворовые скоморохи, которые в 1633 году подали царю челобитную, жалуясь на то насилие, которое употребили против них приказный Крюков и его люди.
Но кроме скоморохов, состоявших на службе
