Не ожидавшая такого оборота Оленька слегка растерялась и не решилась сообщать незнакомому голосу свое в некотором смысле легендарное имя, а только нетвердо ответила: «Клиентка», — и повесила трубку. Но она недооценила всевидящее око Конторы: не прошло и получаса, как ее телефон зазвонил, и тот же голос чрезвычайно любезно спросил: «Госпожа Чехова? Вы искали фрау Мюллер?»
Ничего другого не оставалось, как признаться, и в ответ на вопрос, не хотела ли она что-нибудь передать, Ольга пояснила, что собиралась пригласить фрау Полину на премьеру спектакля. Голос выразил восторг, представился Куртом Вернером, замом Полины Карловны, и робко попросил и для него достать билет, именно билет, а не контрамарку. И если можно, то два. Оленька вписала имя Курта Вернера в короткий список счастливых претендентов на билеты на премьеру и забыла о нем.
Последние дни перед премьерой были, как обычно, безумные, все шло вкривь и вкось: костюмы сшиты на размер меньше; сложная декорация второго акта рухнула во время репетиции, слава Богу, никто не пострадал; у одного из ведущих актеров сел голос. Так что исчезновение Полины Карловны отступило в сознании Оленьки на второй план.
А уж в вечер премьеры ей было вовсе не до того, и потому появление Курта Вернера после спектакля в ее гримерной стало для нее сюрпризом. Он оказался очень приятным, скорее, даже красивым молодым человеком, а главное он, вручая ей роскошный букет ранних хризантем, сказал, загадочно улыбаясь:
— А теперь главный сюрприз!
И, не спросив разрешения, широко распахнул дверь гримерной, где стоял, улыбаясь, красивый мужчина с легкой сединой на висках, на миг показавшийся ей незнакомцем. Но не успел он шагнуть вперед и сказать: «Здравствуй, сестричка!» — как она бросилась в его объятия: «Лёва!» Вот для кого предназначался второй билет!
— Ну, Олька, как ты выросла! Я потрясен твоей игрой! — воскликнул тот, целуя Оленьку. — Ты прямо великая Дузе!
Умиленно глядя на трогательную встречу брата с сестрой, Курт Вернер вдруг перешел на чистейший русский, без всякого акцента:
— Пожалуйста, представьте меня, Лев Константинович!
— Да, Оленька, знакомься, это Курт Фридрихович. Теперь тебе придется поддерживать связь с ним, потому что Полина Карловна вряд ли в ближайшее время вернется в Берлин.
— Что случилось? — испугалась Оленька. — Ведь у нее были здесь такие связи?
— Не беспокойтесь, дорогая Ольга Константиновна, она все связи передала мне, — поспешно успокоил ее Курт.
— И я могу… Что я могу доверить этому человеку, Лёва?
— Все то же, что и Полине.
— Я должна подумать. А сейчас, простите, я вдруг почувствовала, как я устала. А сейчас, Лёвушка, я отвезу тебя к маме.
Лёва
Но к маме они попали не сразу. Уже в такси Лёва прошептал:
— Давай сначала поедем куда-нибудь, где можно поговорить.
— А нельзя завтра? Я и вправду очень устала.
— А что будет завтра? С утра — последний прогон, потом час — на обед, час — на передышку и опять спектакль. И ты опять устанешь. А время не ждет.
— Такая уж срочность?
— К сожалению, именно такая. Вопрос жизни и смерти.
— Чьей смерти?
— Пока моей и тети Оли. А завтра, может, и твоей, если ты меня не выслушаешь. Так куда поедем?
— Может, к «Феликсу»?
— Нет, нет, только не к «Феликсу»! Именно ни за что к «Феликсу».
— Это становится интересным. Поехали! Я знаю один кабачок, открытый допоздна.
Когда наконец они, никем неузнанные, уселись в затемненном уголке слабо освещенного кабачка, Оленька поторопила:
— Я жду.
— Послушай, это так сложно, даже не знаю, с чего начать.
— Начни сначала!
— Никогда ни в каком разговоре не упоминай больше Полину Карловну!
— Почему?
— Не спрашивай и слушай! В Москве стало жить опасно, каждую ночь производят аресты. Люди исчезают, и никто не знает, кто очередная жертва. Полину отозвали, неизвестно, жива ли, а теперь они ищут ее сообщников, так что не нарывайся.
— Кто это — они?
— Не знаю, но это не уменьшает опасность.
— Уж так-таки не знаешь?
— Ну, называют разные имена, а в основном одно. Но я даже здесь его не произнесу — как говорят, не зови дьявола. Но не это главное. Главное — не говори лишнего.
— А что если уйти от них? Перестать передавать донесения?
— Это не поможет! Они не отпускают никого, кто попал в их лапы! И достанут, куда бы ты ни спряталась. Продолжай делать то, что ты им обещала, и не вздумай взбунтоваться. Забудь про Полину. Запомни: если спросят, ты никогда ей полностью не доверяла.
— А этому новому, Курту, я могу доверять?
— У тебя нет другого выхода. Доверяй, пока его не отзовут. И вот тебе новая порция кассет для шорфона.
— Но я не знаю, о чем теперь сообщать.
— Оглядись вокруг и описывай то, что видишь.
— А почему нельзя к «Феликсу»?
— Хороший вопрос. Потому что фрау Матильду тоже отозвали, и кто там заправляет, мне неясно.
— Они там в Москве что, совсем с ума сошли?
— Похоже на то, и я боюсь, что и здесь скоро сойдут. Так что бежать некуда.
— Господи, какая ловушка!
По дороге домой Оленька так долго молчала, что Лёва слегка встревожился, не перегнул ли он палку в своих предупреждениях, но ситуация требовала такой суровости. А дома, выслушав ахи и охи любимой мамы, Лёва отправился спать, но не мог уснуть. Его мучил вопрос: а не бросить ли все нажитое и остаться за этим полузащитным бугром? Но и тут страх берет — бугор-то, как ни говори, только полузащитный, а значит, полубеззащитный. А там, в Москве, жена, сын и драгоценная мама Ольга, ведь в случае его дезертирства им не поздоровится, а много ли он выиграет? Ведь и здесь, гляди, скоро начнут сажать по ночам. А может, уже сажают? И получится, что он попадет из огня да в полымя.
А кроме того, он композитор, его произведения исполняются в концертных залах и оперных театрах по всей стране. Если он воспользуется случаем и останется на Западе, ему придется сменить имя, жить инкогнито, стать никем, чтобы скрыться от мести покинутой родины, а значит, с профессиональной деятельностью и известностью придется попрощаться. Пусть уж лучше будет все как есть, ради музыки и творчества.
Внеочередное донесение Оленьки
Больше года я не отправляла никакой информации — выходила замуж, уезжала в другую страну и разводилась, т. е. ничего вокруг не замечала. Но я вспомнила одно событие, которое застряло в моей памяти со времени моего неудачного замужества.
