сдать меня полиции?
– Нет, – соврала я.
– Ты не оставила мне выбора, – буркнул он. Взгляд его помутнел.
Я поняла: он говорит о смерти, и всерьез. Он был прав: я тоже не видела выхода, но каким-то образом нашла в себе силы и стала умолять его не убивать меня. Отчаяние рвалось из меня наружу. И он сдал назад.
– Есть один вариант… – загадочно произнес он.
Может, есть способ сделать из тебя человека, перевоспитать, выгнать из тебя этого зверя. Я тогда еще не знала, что это за способ. Теперь мне кажется, что лучше бы он тогда меня убил.
Я слышу шум мотора. Это он. Он уже здесь. На сей раз он не пожалеет меня. Мне страшно, мне очень страшно. Но я наберусь храбрости и посмотрю смерти в лицо.
22. Сальвадор Лосано
– Супруги Сулоага долго беседовали с Нурией Солис в пятницу двадцать пятого марта 2005 года, в начале одиннадцатого утра, – буднично сообщил Льядо пока что еще субинспектору Лосано. Так что, получается, ей удалось в конце концов до них дозвониться. Это Нурия сообщила им об исчезновении Барбары. Что ж, это было предсказуемо.
А вот новости о собаке семьи Молина его удивляют. Их лабрадор Брук, которому было бы сейчас девять лет, умер три с половиной года назад, рассказал Льядо ветеринар. Сам он трупа не видел: Пепе Молина сказал ему, что вскоре после того, как он отвез пса в Монсень, его сбила машина и Пепе сам избавился от трупа. Это странно: Нурия Солис не раз говорила Лосано, что Пепе поехал в Монсень покормить пса. Почему Пепе не сказал ей, что пес погиб? Не хотел ее расстраивать? И почему он лжет, будто отвозит псу корм, если на самом деле ему нечего делать в этом доме? Он ездит в Монсень или куда-то еще? Может, завел любовницу, а может, ведет какие-то сомнительные дела, скрывает какой-то секрет? Лосано притворно благодарит, прикидывается огорченным, а в голове его молниеносно проносятся мысли. Ему хотелось бы оказаться у компьютера за своим столом, открыть папку с делом Барбары, взять в руку телефон. Но вместо этого он сидит в ресторане на прощальном ужине в собственную честь, умирает от жары и мечтает сбежать из-за переполненного стола хоть куда-нибудь, чтобы перевести дух и отдохнуть от толпы. Лосано оглядывается в поисках путей к отступлению. Справа в глубине есть окно, но оно крепко-накрепко закрыто. На Лосано наваливается клаустрофобия – с такой силой, что ему приходится расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, чтобы не задохнуться. Одежда жмет, по лицу стекает пот. Надо же было так разжиреть, думает он, незаметно промокает лоб бумажной салфеткой и отвечает на приветствие только что прибывшего товарища. Он даже не знает имени этого человека. Он привык есть в одиночестве или с женой, поэтому, сидя за столом в компании тридцати сослуживцев, он чувствует себя не в своей тарелке. В голове у него проносится множество идей относительно дела Барбары Молины, но он сидит во главе стола, улыбается направо и налево, и все на него смотрят – как в день свадьбы его сына, только тогда он все-таки не был героем дня и рядом с ним сидела жена.
Лосано не решается снять пиджак: он здесь почетный гость и не может позволить себе утратить свою обычную элегантность именно сегодня, всего за несколько часов до выхода на пенсию. В качестве воспоминания о нем останется множество фотографий, которые будут потеряны или забыты внутри аппарата, – но сделать их нужно, и он должен хорошо на них получиться. Остальным плевать на формальности: молодежь явилась на ужин прямо в джинсах и свитерах, в тех же, в которых они ходят каждый день на работу, небось даже не переоделись. А вот Суреда принарядился. Будущий субинспектор в джинсах, но поверх черной футболки он накинул светлый пиджак – наряд в стиле Жоана Мануэля Серрата[37], неформальный, но элегантный, как выразилась бы его жена. Он явился на ужин вместе со своей математичкой. Она, кстати, ничего особенного: блондиночка, мелкая, живенькая, на его вкус, чересчур тощая, но быстро освоилась среди совершенно незнакомых людей и вот уже болтает то с тем, то с другим, будто они давние друзья. Девчонка она умная: подсела к нему, одарила очаровательной хитренькой улыбкой и спросила про его жену. Он отговорился, сказал, что жене нездоровится. Им подали очередное блюдо – оранжеватое пюре, украшенное сверху зеленой веточкой. Что за пародия на голландский натюрморт! При виде этого оттенка – как жилеты дорожных рабочих – он чуть было не попросил принести ему что-то другое, но математичка с озорным видом подцепила чуть-чуть самым кончиком ложки, демонстративно посмаковала и объявила, что это великолепный тыквенный суп. Тыквенный суп, господи ты боже мой! Кому такое в голову взбрело? Кто составлял меню? Ему хочется прибить Долорес Эстраду. Она наверняка сделала это ему назло: летом он отказался дать ей два выходных (она хотела съездить в Мадрид на концерт Брюса Спрингстина).
Вдруг в кармане у него начинает вибрировать телефон. Он неловко лезет за ним, думая, что сейчас придется давать жене отчет, его бесит, что здесь негде уединиться, чтобы спокойно, без свидетелей, поговорить. Математичка не упустит ни слова, а потом, ночью, лежа рядом с Суредой, нашепчет ему, что бывший субинспектор – лгун, а жена его не больна. Но на экране высвечивается имя Эвы Карраско, и он мгновенно понимает: это важный звонок.
Он встает и незаметно выходит из зала – и правильно, потому что у Эвы и правда очень важные новости. Настолько важные, что ему приходится прислониться к стене, чтобы не упасть.
– Сегодня днем мне позвонила Барбара, но звонок тут же оборвался, и больше мне не удалось до нее дозвониться.
– Что? – Он ушам своим не верит. – Во сколько?
– Около двух.
– Но почему ты мне раньше не рассказала?
– Я вам позвонила первому, но вы ушли обедать, поэтому я пошла к Барбаре домой, а там Пепе Молина сказал, что сам во всем разберется и чтобы я никому ничего не говорила, он сам свяжется с полицией. – Девчонка выдает это все как пулеметную очередь, она жутко волнуется и не дает ему вставить ни слова. – Но я только что обнаружила, что Барбара мне звонила с телефона Пепе Молины.
Лосано прерывает ее, он на грани инфаркта:
– С телефона Пепе Молины? Ты уверена?
– Абсолютно, – тоненьким голоском отвечает Ева.
– Кто еще об этом знает? – быстро спрашивает Лосано, прикидывая, как умеют только хорошие
