в глаза своему, уже бывшему, любовнику, отвечаю:
– Два часа. Пришлось… Постараться.
– Малех…
Он внезапно резко подрывается и идет в мою сторону. Голый. И я машинально двигаюсь к двери. Потому что понимаю: поймает – и не уйду.
– Не надо ко мне подходить, – говорю тихо и напряженно, – или заплатить хочешь?
Он останавливается так резко, словно я ему по яйцам заехала. А что, это отличная идея! Если б я была уверена, что попаду и выберусь после этого целой, точно бы так сделала. В глазах чернущих что-то страшное творится. Такое, словно ему… Больно? Ему? Больно?
Тварь! Это мне больно! Мне! Это я тебя к себе пустила после всего! Это я поверила! Это я… А ты, гад, посмел так… Посмел!
Я смотрю в его глаза и добиваю. Нарочно. Каблуком наступаю. Чтоб хрустнуло. У него. У меня.
– Так вот, с тебя не возьму! Считай, благотворительность была!
Резко надеваю сумочку на плечо, застегиваю молнию на толстовке и бегу к выходу.
Ни видеть, ни слышать его не могу и не хочу!!!
Тварь, сволочь, гад!
Он хватает меня уже у двери, что-то рычит злобно, полностью создавая ощущение зверя за спиной, и я, не разворачиваясь, просто бью его рукой назад, отмахиваюсь. И, судя по задушенному хрипу и тому, что меня отпустили, удачно, очень удачно.
Смотреть, куда я так хорошо попала, нет ни времени, ни желания, поэтому я просто пользуюсь моментом и сваливаю прочь.
Пробегаю мимо администратора гостиницы, на улицу, сразу за поворот. Прислоняюсь к стене, пытаюсь отдышаться.
Нихрена себе, вернулся Миша в город. И я прям сразу это почувствовала. Моментально оказалась на улице, босая и без трусов. Круто!
Тварь! Какая тварь! Да как он вообще про такое подумал, скот!
Злость выкристаллизовывается, разливается по телу, требует выхода. Меня даже потряхивает от ненависти. Я выглядываю из-за угла, боясь, что дядя Миша рванет за мной, в чем был. То есть, ни в чем.
И хорошо бы. Пусть его, урода, в полицию загребут. А что? За нарушение общественного порядка. Нечасто у нас по городу голые татуированные мужики бегают. Погода как-то не располагает. Хоть бы он яйца отморозил, тварь!
Но улица пуста. На стоянке несколько такси, машины гостей и среди них очень круто выделяется черный лексус Миши.
Я смотрю какое-то время, переминаясь босыми ногами на асфальте и размышляя. Перебарывая себя. Уговаривая не тупить. Не делать глупостей.
И проигрывая по всем позициям.
Злость играет главную скрипку. Желание отомстить. То, что я ему там куда-то попала, вообще не искупает моего состояния!
Поэтому буквально в следующее мгновение я бегу к такси. Водитель, судя по всему, повидал всякое, и мой внешний вид его вообще нисколько не заботит.
Я говорю адрес, проверяю по телефону, открыт ли магазин. Магазин открыт, и через, двадцать минут я уже возвращаюсь обратно, моля Бога, чтоб дядя Миша сидел в номере и надувался коньяком, заглушая стресс.
Машина его на месте. Я выхожу, предварительно договорившись с водителем подождать, и подбегаю к лексусу.
Смотрю какое-то время, оцениваю. Действовать надо быстро, камеры по всему периметру парковки не оставляют шанса на длительное мероприятие. Но я успею. Белая, особо стойкая, флуоресцентная краска очень красиво смотрится на черном глянце машины. Я в считанные мгновения художественно и со вкусом изрисовываю всю поверхность лексуса, уделяя особое внимание посланиям. Личным. С указанием подробной дороги, куда дяде Мише нужно будет сходить.
К тому моменту, когда из дверей гостиницы выбегает охранник, я уже практически заканчиваю. Последний штрих только: средний палец в объектив внимательно наблюдающей за моими художествами камере наблюдения, громкий посыл:
– Отсоси, тварь!
Интересно, пишет звук, или нет? Но ничего, я это же на машине написала. И еще много чего.
А потом в такси, и домой.
По пути водитель молчит, явно недовольный тем, что я его втянула в разборки, но я успокаивающе хлопаю его по плечу, перед тем, как выйти:
– Не ссы, дядя! Там видно на камеру, что я тебя принуждала!
А потом долго смеюсь над выражением его лица. Он уже давно уехал, а я все еще остановиться не могу. Никак. Слезы по щекам текут, голоса уже нет, а я чуть ли не в истерике катаюсь перед подъездом. И, черт, надо бы уже тормозить, потому что соседки точно из окон повыпадают, но все не могу. Так и захожу домой в полусогнутом.
И нарываюсь на Польку. Будто мне мало своих забот! Прекрасное завершение шикарного дня! Хотя, стоп! День-то только начался!
– Лена… – начинает она, но потом замолкает, разглядывая меня и постепенно белея.
Я сначала даже не понимаю, в чем дело, только через какое-то время осознаю, что видок у меня тот еще. Всклокоченная, с дикими глазами, босая. Это ладно, сестра еще не в курсе, что на мне трусов нет!
И надо бы бегом в ванную, чтоб ей в голову не пришла шикарная идея проверить комплектность оставшейся одежды.
– Все нормально, – торопливо перебиваю я, делая шажочек в сторону двери в ванную, – я это… В гостях была. Вот.
И еще шажочек. Вот уже и ручка, ага…
– Стоять!
Уф. Вот, когда надо, сестра умеет командовать так, что прям тянет подчиниться. Я замираю.
– Зайди в комнату.
– Да я бы помыться…
– Успеешь.
Прохожу в комнату и вижу прекрасное: открытую шкатулку с заначкой.
Ну, понятно. Полька полезла класть бабки и обнаружила недостачу. Я стою, переминаясь босыми голыми ногами на чистом полу, и думаю, где же я так нагрешила-то? Чтоб в один, просто в один день! И дядя Миша с его закидонами, и Полька с ее контролем. И, может, пора уже это все дерьмо прекращать?
Полька открывает рот, явно не для того, чтоб мне «спасибо» сказать, но я опережаю. Злость опять выруливает на поверхность. Я чувствую, что меня несет, и что сестра-то уж точно ни в чем не виновата, но остановиться не могу. Вот никак.
Наплевав на чистый пол и свои грязные лапы, прохожу к шкатулке и достаю деньги.
Кладу в заначку. Поворачиваюсь к Полине:
– Остальное в течение недели доложу. А сейчас отвали от меня, я спать хочу.
И ухожу в ванную.
Моюсь, запрещая себе испытывать муки совести. Нихера. Хватит. Надоело мне уже это все. Вот реально надоело. И этот гад, с его уверенностью, что все бабы – суки продажные, и сестра, с ее истериками по поводу моего будущего. За-дол-ба-ло.
Все.
Выхожу из душа, Полина сидит в кресле, явно ждет для разговора.
А на меня внезапно такая тупая усталость наваливается, такая
