Книга Ворон - Эдгар Аллан По

Я сказал, чтоб успокоить трепет сердца моего:

"Это ветер ветку бросил в окна дома моего,

Ветер – больше ничего".

Лишь щеколду я откинул, как из тьмы, где дух мой сгинул,

Ворон вылетел, быть может, старше Бога самого.

Гордо, словно принц в короне, сел и замер, как на троне,

На Афины белом бюсте, что у входа моего.

Без приветствия, поклона сел у входа моего.

Сел – и больше ничего.

Я печально улыбнулся: мне мой странный приглянулся

Гость, что сел со строгим видом, словно старый лорд. Тогда

Я сказал: "Ты дряхл, черен, но так храбр и проворен,

Древний ворон, что явился из страны, где ночь всегда.

Ты скажи мне: как зовешься там, где правит Ночь всегда?"

Каркнул ворон: "Никогда!"

В том греха, чтоб удивиться, нет, услышавши от птицы

Речь, хоть и немного смысла в ней увидел я тогда.

Спорить тут со мною сложно: перечесть по пальцам можно

Тех, с кем ворон говорил бы ну хотя бы иногда,

Ворон так сидел у двери чтоб хотя бы иногда

Тот, чье имя Никогда.

Он изрек одно лишь слово и молчал теперь сурово,

Будто бы он в слове этом душу всю излил тогда.

Он сидел, не шелохнувшись, в тишине. На миг очнувшись,

Я шепнул: "Друзья все скрылись, в даль умчались навсегда.

Так и он меня покинет завтра утром навсегда".

Каркнул ворон: "Никогда".

Этой, будто бы с подмостков изреченной, фразой броской

Он молчание нарушил. Я сказал: "Видать года

C бедняком сей ворон прожил. Страх хозяина тревожил,

Горе душу истрепало, в гроб свела его нужда.

Так птицу научила песне этой лишь нужда.

Горькой песне – Никогда".

Тут мне стало интересно. В том себе признавшись честно,

Я в вольтеровское кресло против птицы сел тогда.

И, в комфорте утопая, я сидел, вопрос решая:

Что за знанье получил он в мира юные года,

И какое же значенье ворон, знавший те года,

Видит в слове никогда.

Строил я догадки снова, только не сказал ни слова

Птице, чей злой взгляд оставил рану в сердце навсегда.

Вызвали мои страданья тяжкие воспоминанья.

Боже! что за мука помнить: "С ней я рядом был тогда,

Только не сидеть нам вместе, как любили мы тогда,

В свете лампы никогда".

Райским ароматом полон воздух стал, казалось, шел он

От лампад, незримых глазом, – серафим их внес сюда.

И душа во мне кричала: "Бог дал шанс начать сначала

Жизнь тебе, в мечтах забыться сладких, светлых навсегда.

Позабудь свою Ленору, о несчастный, навсегда!"

Каркнул ворон: "Никогда!"

Я вскричал: "Скажи мне, вещий, птица ты иль бес зловещий,

Дьяволом ли был ты послан, бурею ль внесен сюда.

Посмотри: не сокрушен я в сей земле опустошенной.

Я молю: скажи мне, вещий, напророчь мне навсегда

Скоро ли покой душевный обрету я навсегда?"

Каркнул ворон: "Никогда!"

Я вскричал: "Скажи мне, вещий, птица ты иль бес зловещий,

Ради Господа благого, что над миром был всегда,

Отвечай душе несчастной: там, в Раю, в земле прекрасной

Встречу я святую деву, что меж ангелами, да?

Встречу ль я свою Ленору? О пророк, скажи мне да!"

Каркнул ворон: "Никогда!"

Крик твой – символ расставанья. Нет, злодей, не до свиданья,

А прощай. Лети обратно в край, где правит Ночь всегда.

Не роняй частицы мрака с крыльев – мне не нужно знака

Лжи, тобой произнесенной. Убирайся навсегда!

Не терзай когтями сердца, убирайся навсегда!

Каркнул ворон: "Никогда!"

И с злорадством неприкрытым, словно каменный, сидит он

На Афины бюсте белом замер черный навсегда.

Жуткой тишине он внемлет, а во взоре демон дремлет.

Так сидит он и так будет он сидеть, спустя года.

И души от страшной тени, что лежит на ней года,

Не избавить. Никогда.