тоже как силится сказать мне что-то, но только открывает рот.
— Пойдемте! — подскакивает со скамьи Мирта. — Нас приглашает сам Верховный маг людей.
Меня под локти хватают двое, и нужно сопротивляться или закричать, но все что я могу, так это радостно долдонить:
— О! Какая честь для нас, какая честь для нас!
С большим усилием поворачиваю голову. Куда же ненаследный подевался? Мой взгляд устремлен на толпу людей, что молча нам внимают. Тишина вокруг, смолкли голоса. Нас уводят, верней не так — ведут меня, остальные, даже Рули, следуют за мной.
* * *
— Никто с тобой возиться, уговаривать не станет! Раскрылись крылья, остальное заживет…
Седой старик корявыми иссохшими руками задирает платье, тянет вниз чулки. На большой кровати я уже валяюсь без сапог и без плаща. Мой чудный плащ! Помню кто я. Я — дракона! Дрыгаю ногами, дергаю руками. Ору, но вот совсем не то, что нужно:
— Да, да! Скорее, дорогой! — выдает язык, а надо бы: «Помогите! Невинности лишают!» Или на худой конец нужно бы орать: «Пожар!»
В комнате нас далеко не двое, за руки держат те же два здоровых мужика, что пришли в таверну к нам со стариком, а еще толпа увядших старцев наблюдает. Белые плащи, безумный блеск в глазах. Сосчитать их сложно. У меня в глазах троится.
Кошмар какой! Меня же изнасилуют сейчас!
Нет, не хочу! — хочу сказать, но вместо этого мой рот являет только:
— Да, скорей, мой господин! Я заждалась!
* * *
Тарс почти добежал до таверны, как резко перестал чувствовать Александрину. Точно тут была и, резко нет ее. Болью дернулось в груди. Да где она? Куда и с кем ушла?!
«Она в беде!» — произнес печально Мыш.
— Уже понимаю, — буркнул. — Где Жарклай? — ворвался в таверну «Три гуся» и застыл в распахнутых дверях.
Люди зачарованными истуканами стояли в дымном зале. Тарс заметил среди них двоих соплеменников Рули. Эти два здоровяка отчаянно пытались протиснуться сквозь строй одурманенных людей поближе к двери. Стоило той распахнуться под напором плеча дракона, как тут же в дымный зал потянуло сквозняком. Люди разом зашевелились, а орки закричали:
— Заклинание подчинения на нас! Шире дверь открой, дракон!
Тарс вдохнул чуть сладковатый аромат и замер. Аромат консандры! Разом поднял локоть, прислонил к лицу манжет. Неужели то, о чем он думает, затеял ненаследный черный принц?!
Как ответ на мысли где-то выше раздался грохот опрокинутых предметов интерьера. Тарс скривился. Чуть перенастроил восприятие, послал магический посыл и следом поисковик. Посыл наткнулся на дракона. Тарс поморщился. Где-то наверху ломился в запертые двери ненаследный принц. Он был один. С ним не было Александрины.
Тарс поймал себя на мысли, что уж лучше, если это был дракон, пускай Жарклай, только бы не человек, не служитель веры.
Следом новый грохот, стук каблуков по лестнице и вниз в толпу людей влетел Жарклай:
— Где она?! — взвыл раненным бараном.
— Ее увели служители Верховного, — ответил один из орков. — И с ней ушли драконы и наш Рули. Надо выручать своих. На них наложено заклятие подчинения.
— Где ты был, раз ты ее с собой привел сюда, то почему оставил без защиты? — зло сквозь зубы задал Тарс вопрос.
— Не тебе, бессильный, читать нравоучения отпрыску правящего рода! Ступай! Я сам ее найду.
— И не подумаю, — ответил Тарс. — Предлагаю на некоторое время объединить силы.
— Я сам могу, — провыл Жарклай.
— Тогда я тоже сам, — отвернулся Тарс.
Прикрыл глаза и потянулся мыслью за кольцом на пальце у драконы. Была, ни была! Она в беде и уже наплевать узнают ли его под этой незатейливой личиной. Весь свой резерв он тратил на поддержание ее.
* * *
Я сопротивлялась как могла. Орала, правда, я совсем другое, но неважно. Мыслями и сердцем я с озвученными фразами несогласная была. А еще вот горе — я не чувствовала свою дракону. А вдруг после поругания над телом она умрет во мне?! Я же ничегошеньки не знаю про драконов! Я же всего два месяца учусь! Два месяца всего!!! Скосила глаза, вот же беда — браслеты на руках. Эти, слуги веры, явно это знают и не пробуют браслеты снять.
Так умерла или не умерла во мне дракона?
— Дорогой! Давай иди ко мне!
«Черт», — ругаюсь в мыслях! Я прогнать его хочу, а «не давай ко мне».
И внезапно черт мне откликается, поганец!
— Нет, ну где ты был?! — кричу.
«Александра, как ты умудрилась?»
— Помоги! — кричу и ясно понимаю, язык уже не враг мне, а мой верный друг. Снялось заклятие, я снова в согласии с собою.
— Тебе это не поможет, — поднимает на меня глаза старик.
— Убери свою постылую физиономию, иначе укушу, — кричу ему в лицо.
— Сопротивляйся, дева! Больше экспрессии, эмоций через край! Ты, ведьма, напитаешь силой мою паству.
— Кошмар! Слезь немедленно с меня!
Ничего не понимаю, дергаю кистями, но руки надежно фиксируют два перезрелых бугая. Оба смотрят на меня в умильном ожидании финала. Наверняка старик им обещал…, потом отдать меня…
— Вальтасар! Освободи мне руки!
Но черт прорезавшись в моем мозгу, молчит. А рядом с горлом уже высохшие губы старца, его блеклые глаза вперились в мои глаза.
— Какая сладкая девочка! Крылатая дракона, золотая, огненная кровь. Дай, попробую тебя!
Рву жилы, выгибая шею, пробуя спастись от поцелуя старца, но он своими блеклыми губами впивается в меня. И тут раздается треск, как будто фейерверк пускают.
Глава 34. Полеты во сне и наяву
— Опять я все разворотила! — мрачным взором оглядываю груду камней, что прежде было пристройкой к башне.
— Казна восполнит им ущерб.
— И как вы ладите…, с такими?!
— Мы не ладим, мы другие. С людьми стараются ужиться лишь драконы, демоны и другие расы правят над людьми.
— В вашем крае люди не свободны?
— Не свободны, — отвечает монстр. — В наших землях люди — это пища и рабы.
Со мной беседует кошмарный монстр из замка дорогого папы. Сам папа не пришел меня проведать, вернее будет, сам не прилетел.
Как любящая дочь, поинтересовалась, как поживает мой названый отец.
— С ним все хорошо, — ответил неприятный облик. Присутствовало все: маска на лице, спадающие до самых щиколоток черные одежды, на голове объемный капюшон.
Кошмарный незнакомец явился очень вовремя, выдернул меня из груды обвалившихся на мою голову камней. Перенес легко по воздуху. Теперь мы в стороне стоим, на возвышении пологом, и смотрим на устроенный погром.
— Но, рабство — это угнетение народов. Нельзя, чтобы какая-то нация была
