брать Бонапарта в плен?
– Нет! – отрезал я. – Его могут отбить.
– И то правда, – согласился Синицын. – Пленник руки свяжет.
Остальные офицеры кивнули, подтверждая. Вот и все: приговор Наполеону вынесен.
– Но на всякий случай приготовьте сани с резвыми лошадками – кто ведает, как повернется, – сказал я. – За вожжи посадим Пахома – никто лучше его с конями не управится. Атаку возглавлю лично.
– Стоит ли? – покачал головой подпоручик. – Опасное дело.
– Потому и пойду сам. Не обсуждается! – рубанул я рукой.
– Бог вам в помощь! – нехотя кивнул Синицын. – Прикрытие какое возьмете?
Я задумался. Брать с собой в атаку егерей? Если да, то сколько? И чем они помогут против шеволежеров? В седле никто из нас сражаться не умеет, а пеший всаднику не противник. Положу людей по-глупому.
– Сделаем так, Антип Потапович. Выдели мне взвод, но в атаку он не поскачет, прикроет меня огнем от нападения кавалерии. Отбери самых метких – таких, чтобы яйца комару на лету отстрелить могли. Найдешь?
– Будут, – кивнул подпоручик. – Но и ты не мешкай, Сергеевич! Кто знает, сколько поляков к вам кинутся? А штуцер сразу не перезарядишь.
– Хорошо, – сказал я. – Но для верности перед атакой нужен выстрел из пушки по экипажу картечью.
Если я убью безоружного императора лично, этого не простят – ни в Европе, ни в России. Монарх – туды его в качель! Не принято-с. А угодил под картечь, так что ж… На войне случается.
– Я выпалю! – оживился Кухарев.
– Зачем тогда атака и сани? – удивился Синицын. – Картечь всех в экипаже положит.
– Это еще как попадем! – покачал я головой. – Нужно убедиться.
Есть у меня задумка, но оглашать ее поостерегусь – могут не понять. Поставлю перед фактом.
– Пусть будет так, – сказал Синицын, и офицеры кивнули. После чего работа закипела. Отделение егерей отправилось на другую сторону дороги, предварительно проскакав далеко вперед, чтобы не оставлять следов на нетронутом снегу перед засадой. Не нужно, чтобы шеволежеры насторожились. Смотреть по сторонам они будут и внимание обратят – история с Чарным тому доказательство. Даже ночью нас нашел… Расставили пушки и стрелков, замаскировали позиции, отправили назад по дороге дозорного, выделив ему самую резвую лошадку и подзорную трубу. Его задача – заметить кортеж и вовремя упредить засаду. Музыкантов в этот раз мы не брали, да и насторожит поляков звук трубы. Пользуясь паузой, я еще раз проверил пути отхода. В том, что после акции придется драпать, причем во все лопатки, сомнений не имелось.
Наконец, с подготовкой позиции закончили, потянулось ожидание. День выдался морозным, несмотря на теплую одежду, холод пробирал до печенок, и я разрешил егерям разминаться – махать руками и топать. Валенки – не сапоги, много шума не производят. Штуцера егеря предусмотрительно держали под полушубками. Почему? Вы прикасались к металлу на морозе голой рукой? Попробуйте – непередаваемые ощущения, когда кожу прихватит. Минута проходила за минутой, истек час, затем другой. Ощутимо начало подсасывать в желудке. В голове копились сомнения. Вдруг Маре сделал хитрый ход, и Наполеон поехал другим путем, а нас попросту развели? Подумав, я отверг эту мысль – глупо. За корсиканцем сейчас охотятся летучие отряды русской армии, каждый из них мечтает взять в плен императора Франции. На их фоне мои двести егерей – мошка. У Давыдова, к примеру, людей в несколько раз больше. А ведь есть еще Фигнер и Сеславин, отряд Ожаровского… Нет, не затем Маре устроил эту комбинацию. Ему нужно гарантировано убрать Бонапарта, что отнюдь не означает появления на этой дороге французского императора. В последний миг он мог изменить маршрут или, скажем, присоединиться к своим войскам. Сколько на войне подобных случайностей! Хотя это стиль Наполеона – скакать впереди отступающей армии, чтобы первым прибыть в город, где ждут магазины и резервы, и отдать нужные распоряжения.
По лицам офицеров было заметно, что их тоже посещают сомнения, но они молчали. На исходе третьего часа я почувствовал облегчение. Дальше ждать глупо. Через пару часов стемнеет, до ближайшего города два десятка километров – сомневаюсь, что кортеж императора выехал так, чтобы застать ночь в пути. Такие передвижения рассчитывают скрупулезно. Что ж… Не срослось, так не срослось, это даже к лучшему. Не придется ввязываться в кровавую драку, нести потери. Люди уцелеют. А Наполеон… Его перехватят другие – скажем, на той же Березине. История изменилась, в этот раз императору, скорее всего, не уйти.
Я уже хотел отдать команду сворачивать засаду, как с левой стороны послышался топот копыт. Мы повернули головы – дозорный. Он мчался к засаде по всю прыть. Подскакав, спрыгнул на снег.
– Ваше благородие! Едут! Бонапартий!
– С чего взял? – опередил меня Синицын.
– Карета большая, белая, восьмериком запряжена. Впереди кавалерия, за каретой тоже.
– Много?
– До х…я! – выпалил егерь и смутился. – Извиняюсь, ваше благородие.
Я только рукой махнул – не до субординации сейчас.
– Хорошо разглядел? – продолжил допрос Потапович.
– Так точно, ваше благородие, – подтвердил егерь и протянул ему подзорную трубу. – Не меньше двух эскадронов. Скоро здесь будут.
– По местам, господа! – приказал я, перехватывая инициативу. – Вы знаете, что делать.
Офицеры козырнули и побежали к своим ротам. Послышались зычные команды:
– К бою товсь! Стрелять повзводно, целить в лошадей!
Все правильно. Главное – спешить кавалерию. Без коней она нам не противник. Я вышел из зарослей, где мы прятались, встал так, чтобы меня было видно от дороги, и поднял над головой штуцер. Над кустами на противоположной ее стороне выросла едва различимая фигура и также вскинула к небу ружье. Отлично: сигнал получен, теперь обе части засады будут действовать заодно. Я вернулся за кусты и подошел к пушке, смотревшей на дорогу сквозь специально проделанный в зарослях прогал.
– Готов, Ефим Кузьмич? – спросил Кухарева, который раздувал тлеющий фитиль.
– Так точно, господин капитан! – улыбнулся подпоручик. – Не сомневайтесь! Вдарим точно.
– После кареты бей по задним всадникам, – напомнил я.
Он кивнул, а я направился к выделенному мне взводу.
– Готовы, Прохоров?
– Так точно, ваше благородие! – доложил унтер-офицер.
– Меня не подстрелите!
– Никак не можно! – закрутил он головой. – Егеря промаху не дадут.
– Ну, и славно! – улыбнулся я и направился к стоявшим у края зарослей саням. Рядом топталась Каурка. Намечая план боя, я решил не менять лошадь на более резвую, хотя офицеры это предлагали. Идти в бой на незнакомом коне… Каурка привычна скакать по снежной целине, остается надеяться, что на разделяющем нас с дорогой лугу не таится под снегом какая-нибудь яма. Стоит кобылке сломать ногу – и все, кончился капитан Руцкий.
Подойдя, я снял с Каурки попону и бросил в сани. Кобылка недовольно всхрапнула: дескать, что ж ты делаешь, аспид? Мороз же. Я ласково потрепал ее по шее.
