голову.
Патриций взглянул на стену старого домуса, и ему показалось, будто она слегка заколыхалась, подобно полотнищу военной палатки на холодном северном ветру…
До рассвета оставалось ещё четыре часа. Вера Клавдиана высвободилась из его объятий и торопливо поднялась с походной койки.
— Значит, завтра. Будет полнолуние. Германцы верят, что это хорошее предзнаменование. А подкрепления всё нет.
— Надо поскорее вывести людей…
— Враги уже там. Я слышу. Они окружают нас…
— Мы ещё можем оставить позицию, спасти людей, — сказал трибун.
— Но нам приказано удерживать её. Послушай мой план: большая часть наших войск — двести легионеров — спрячется на холме слева от ограды, а оставшиеся сто человек встанут перед лагерем, чтобы отбить первую атаку. Варвары не знают, сколько нас на самом деле, и подумают, будто имеют дело только с теми, кого видят перед собой. Если войска в долине сумеют продержаться до тех пор, пока к ним не выйдут все враги, тогда кавалерия, лучники и другие две сотни легионеров смогут напасть на них сверху, с холма!
— Но все, кто останется в долине, будут уничтожены. Германцев тысячи, а легионеров всего лишь чуть больше трёх сотен…
— Но это римляне! Хорошо обученные, вооружённые и дисциплинированные, — ответила женщина.
— Однако у нас нет никого, кто мог бы руководить ими, — возразил Аврелий.
— У военных трибунов достаточно авторитета, чтобы возглавить их, — одним духом выпалила она.
Аврелий закрыл глаза. Вот, значит, зачем она отдалась ему — ей с самого начала нужно было только это…
— Возьмёшь на себя командование резервом, Публий Аврелий, и атакуешь с холма.
Юноша отвернулся. Женщина шагнула к нему, но он отступил от неё.
— А если откажусь? Убьёшь меня, как убила своего мужа? — спросил он.
— Как ты можешь говорить такое? — побледнела Вера.
Я осмотрел отверстие в палатке и понял, что оно пробито стрелой, пущенной с близкого расстояния. Стрела была, видимо, отравлена: рана Цепи-она оказалась, конечно, тяжёлой, но не настолько, чтобы вызвать мгновенную смерть.
— Виноват в этом может быть кто угодно, — ответила она.
— Никто не мог войти в палатку без твоего ведома. Это сделала ты, — ледяным тоном повторил трибун.
Вера Клавдиана встала перед ним и заглянула ему в глаза.
— Ты знал… Но промолчал. Почему?
Аврелий опустил голову.
— Ты меня спрашиваешь об этом?
— Послушай, — с волнением заговорила она. — Цепион продался германцам. Он заключил договор с вождём племени о том, что мы отступим из лагеря. Даже письменный приказ императора не заставил его изменить решение.
— Наверное, не так уж он был неправ. Сейян — тиран, и Сенат повинуется его воле, не задумываясь о судьбе тысяч легионеров, которые умирают ради него! — с презрением заявил Аврелий.
— Он был воином, получил приказ и не выполнил его. Это называется предательством. Мне пришлось убить его. Если бы мы отступили, Двенадцатый легион был бы уничтожен в засаде. Меня предупредили, но я не могла поверить в это… А потом узнала, что это правда. Мой муж связался с вождём племени марси и заплатил ему за спасение своей жизни.
— Как же случилось, что такой человек, как он, дошёл до этого? — в недоумении спросил трибун.
— Он был убеждён, что префект претория решил сэкономить на подкреплении сторонников Агриппины.
— И в самом деле, Двенадцатый всё ещё не при был, — заметил трибун.
— Прибудет, и благодаря нам окажется на позиции, которая будет всё ещё в наших руках! — решительно возразила женщина. — Многие годы Цепион был лучшим полководцем и лучшим из супругов. Я не могла позволить ему обесчестить своё имя, а так никто не узнает о его измене, и завтра мой сын сможет ходить с гордо поднятой головой по улицам Рима!
— Промолчав, я стал твоим сообщником… — произнёс Аврелий.
— Я спасла тебе жизнь, юный Стаций. Цепиону пришлось бы убить тебя, если бы он захотел уверить всех, что не получал приказа от Сената. А теперь прошу тебя возглавить легионеров.
Публий Аврелий сглотнул, пытаясь найти нужные слова для ответа.
— И это всё, что тебе было нужно от меня, верно? Чтобы я возглавил резерв…
— Да. Однако я счастлива, что боги позволили нам прожить вместе эти последние дни. Это придало мне сил и мужества исполнить свой долг, — призналась Клавдиана.
— Но разве ты не покинешь сейчас же лагерь, прежде чем он будет окружён? — изумился Аврелий.
— Ты не понял, молодой Стаций! Кто-то ведь должен стоять во главе легионеров, находящихся в долине. Они не поднимутся на эту самоубийственную атаку, даже если их возглавит легат Цезаря… Но пойдут за мной.
— Ты сошла с ума, ты не сможешь командовать войсками! — вскричал трибун.
— Почему нет? Фульвия[72] собрала два легиона во время гражданской войны, и здесь, на севере, женщины тоже сражаются наравне с мужчинами. Я всю жизнь провела в военных лагерях, воины уважают меня, и мой пример увлечёт их…
— Спасись! Останусь я!
— В таком случае мы оба умрём, и напрасно, поскольку некому будет атаковать с холма.
— Но ты не можешь отправиться на верную смерть! — заклиная её, воскликнул Аврелий и обнял Клавдиану. — Что может быть важнее жизни?
— Рим, юный Стаций! — прозвучал ответ. — Рим… — тихо повторила она, целуя его в губы.
Трибун оттолкнул её и отвернулся.
— Ты победила, Вера Клавдиана. Я поведу легионеров!
— Хорошо. Это будет самое правильное. А теперь пристегни мне поножи и затяни их потуже: латы Цепиона мне широки, — твёрдо произнесла она.
Вскоре Аврелий увидел, как она вышла из палатки, и лунный свет залил её серебром. Нет, это сверкало не серебро, а железо, из которого куют мечи.
— Я понял бы тебя, если бы, видя предательство моего отца… — начал Валерий, вырывая сенатора из воспоминаний.
— Я не убивал его, — устало повторил патриций. — И мне нечего больше сказать тебе. Но теперь перед нами новая загадка. Покажи-ка мне это письмо.
Смирившись, Валерий молчал, пока сенатор читал письмо, написанное неровным почерком, левой рукой.
— Он приводит
