и, не жалея оружия, несколькими сильными ударами вырубили из дубового косяка кованые петли. Дверь накренилась — и тут же была вырвана усилием множества рук.
— Вперед! — Аркан рванул вверх по лестнице, с мечом наголо.
Молоты в голове лупили не переставая, в глазах темнело — с каждым шагом вверх по лестнице становилось всё тяжелее и тяжелее, сердце билось гулко, натужно, ноги стали будто ватные…
— Ах, ублюдок! — раздался над самым ухом злой и какой-то удивленный голос Сибиллы. — Кровавый ритуал? Мать моя магия!
И волшебница заговорила размеренно и громко, и каждое слово ее срывалось с губ подобно тяжкому камню:
— Verba tua non valent, opera tua non valent, cogitationes tua non valent…
Череп Аркана едва не взорвался от боли, и он, едва размыкая спекшиеся губы, прошептал:
— Господь покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…
— Буревестник, что ты делаешь? — раздался удивленный голос Сибиллы. — Прекрати немедленно, что бы это ни было!
—… подкрепляет душу мою, направляет меня на стезю правды! — следующая строчка дались ему легче, огненные обручи на голове слегка разжались, и Аркан пошел вверх, по лестнице, вколачивая ноги в ступени в такт вырывающимся изо рта словам-выдохам. — Если! И! Пойду! Я! Долиною! Сени! Смертной! То не убоюсь! Зла!!!
Он ворвался в комнату на вершине башни, выбив ногой дверь, и, оглядевшись, увидел кровь. Кровь была повсюду — на стене, полу, потолке. Три или четыре тела стражников с вскрытыми грудными клетками лежали на полу в неестественных позах, лица их выражали крайнюю степень ужаса, а глаза… Глаза были живыми! Они умоляюще смотрели на Рема, как будто — просили о помощи, или, хотя бы — о скорой смерти.
Аркан был уверен, что увидит здесь Джероламо. Но нет — незнакомый чародей в серой мантии, небольшого роста, с непримечательным лицом и маленькими глазками перебегал с места на место, выкрикивая что-то заполошное. Возникало впечатление, что он пытается исправить ситуацию, что-то починить: в руках его была кисть, которую этот маньяк обмакивал то в одного, то в другого воина, и дорисовывал замысловатые загогулины на стенах.
Рука Буревестника сама нырнула в карман кафтана. Небольшой плоский стеклянный флаконь с ворванью — теперь он всегда носил с собой горючее, если предвиделась дурно пахнущая переделка.
— Н-на! — размахнувшись, он разбил склянку об пол, и тут же — высек искры из каменного пола скользящим ударом меча. — Гори, гори, сволочь такая! Во имя Господа, Творца Миров!
Пламя загудело, вдруг побежав не только по разлитой на полу маслянистой жидкости, но и по кровавым узором.
— А! — тонко вскрикнул волшебник. — А! А! А-а-а-а!!!
Пламя достало полы его мантии, и он заметался по комнате в ужасе.
— Нет! Что ты наделал! — в коридоре стенала Сибилла.
Рему было наплевать. То, что творилось тут, в этой комнатушке на вершине башни, было мерзостью, самой наивысшей, величайшей пробы. Такой мерзости оправдания быть не могло, и терпеть ее по какой угодно причине ему, Рему Тиберию Аркану Буревестнику, не представлялось возможным. Творимое незнакомым чародеем казалось баннерету квинтессенцией того, с чем он намеревался бороться всю свою жизни, а потому…
Потому он шагнул сквозь огонь, воздев меч над головой в излюбленной позиции — la post del falcone, и рубанул изо всех сил, наотмашь, рассекая фигуру незнакомого магика наискосок — от плеча до паха.
ГДАХ! Как будто лопнул воздушный шар, навроде тех, что Рем видал в Смарагде на ярмарке. Упругий поток воздуха ударил его в грудь, поволок по полу, шибанул о стену. Если бы не доспехи — может и конец пришел бы тут одному безрассудному претенденту на герцогский скипетр, но — кираса приняла на себя основной удар, и Рем даже нашел в себе силы тихо материться, медленно сползая по камням вниз.
— Монсеньор! Монсеньор! — Луи и Шарль забыли все его просьбы не употреблять сложных именований, и ворвались внутрь, и подхватили его под руки, не обращая внимания на происходящее вокруг. — Вы живы?
— Да, да… Жив и почти здоров. Замок?
— Замок наш! Но…
— Что — но?
— Пациенты — того… Этого… — бывалые сержанты переглядывались и не могли найти слов, чтобы описать произошедшее. — Ну, вот как здесь!
Рем с трудом осмотрелся. На стенах образовалась целая корка из запекшейся крови, кое-где едва-едва полыхали язычки пламени, тела несчастных стражников и ублюдочного магика отсутствовали. Зато — в этой самой горелой корке виднелись обрывки одежды и ошметки снаряжения, как будто всех участников ритуала — вольных и невольных — разорвало к чертовой матери!
— Что — прямо все? Все — того? Этого? — сипло спросил Аркан.
— Не, — потер лоб Шарль. — Вроде в юго-западной башне, ну… Где гномы! Там вроде не. Но надо смотреть.
— Господи Боже! — Рем с кряхтеньем распрямился. — Пойдем же скорее! Пойдем смотреть!
— Ты понял, что натворил? — сидящая на полу на лестничной клетке Сибилла выглядела полностью опустошенной.
Ее красивое лицо застыло восковой маской, под глазами пролегли черные тени, скулы и нос как будто заострились, складка губ изогнулась — казалось, она вот-вот заплачет.
— Я⁈ — Рем почувствовал, что в его груди разгорается пламя. — Я — натворил? С больной головы на здоровую, разгарнак! Идите вы все к дьяволу! Я — натворил! Это натворил тот ублюдок, который выпотрошил троих людей! Я в гробу видал разбираться, чем бы это всё закончилось! Ясно? С какой бы целью не расковыряли ребра тем бедолагам — эта цель сущее дерьмо, уж поверь! Я как-то за последние пару лет решил для себя этот вопрос полностью и окончательно. Можешь просто принять это к сведению, потому что так я буду делать и впредь! А попробуешь прервать меня еще раз, когда я буду молиться — ты позавидуешь этому ублюдку из башни, понятно тебе, чародейка?
В голосе Буревестника было столько яростной энергии, столько огня, что волшебница даже попыталась отстраниться, вжаться в холодный камень стен.
— А-хм! — Сибилла подавилось гневной отповедью и потупила глаза. — Понятно… Понятно, почему в Аскеронской Башне так много Силы и так мало магов…
Рем зашагал вниз по лестнице, а колдунья проговорила ему в спину:
— Надеюсь, ты найдешь время чтобы обсудить со мной то, что здесь произошло…
— Всенепременно, — обернулся Аркан. — Только подготовлю встречу для дю Массакра.
XXIV
Воины дю Массакра боялись своего сеньора ничуть не меньше, чем сумасшедших Арканов. Непонятно, что лучше — пойти на алебарды и пики ортодоксального ополчения, или быть отправленным на плаху явно теряющим всякий облик человеческий бароном. О том, что старый душевный недуг вернулся и теперь мучает сеньора не говорил разве что ленивый… Его милость барон и до этой новой напасти был гневлив и несдержан до невозможности, а теперь и вовсе — ярость в нем так и клокотала.
Колонна всадников двигалась к Дуал-Кульбу, сорвавшись с места ни свет ни заря, выполняя приказ находящегося в состоянии аффекта господина, который носился туда-сюда в сопровождении этого беса — Джероламо — и поторапливал своих людей. Войско шло без передышки, кавалеристы устали, лошади — так и тем паче…
Дорожная пыль, на небе — ни облачка, вода во флягах давно закончилась, ветра нет, знамена бессильно повисли… Оставалось только ворчать и переругиваться — этим-то бывалые массакровские ветераны и занимались.
Старый черт Сервий Аркан кружил вокруг лагеря под столицей, стычки происходили каждый день, линия фронта постоянно менялась… После провального штурма замка Аркан всеми силами союзников дю Массакра, после того, как две трети аскеронских аристократов заперлись в замках и отказались вмешиваться в кровную вражду — ни о какой быстрой победе и речи быть не могло! Нет, такие вендетты быстро не заканчиваются, резня будет продолжаться до тех пор, пока не закончатся враги. Это ведь не борьба за трон, верно? Это личное дело трех знатных семейств: Заканов, дю Массакров и Арканов. Ну а тот факт, что какие-то представители этих семей имеют права на престол — так всякое бывает, да? А герцога дворяне выберут на Высоком Совете из претендентов, которые останутся в живых… Очень будет удобно, если до голосования доживет только один.
В небе каркали вороны, клича беду. Дорога вилась меж лесистых холмов, с каждым часом Дуал-Кульб был всё ближе, усталость — всё сильнее, тревога — всё ощутимее.
