предложил Марк.
— Ну, нет, — не согласился Саня. — Договорились до Перми, значит, до Перми.
— Вон тачка едет. Стопьте, раз вы первые.
— А мы? — возмутился Новиков.
— А мы отходим.
И мы отошли. И что удивительно, парни застопили «ладу гранту», которую я заметил. Наловчились, что ли? Или просто в Лесном все такие добрые. Они снова помахали нам и уехали.
— Есть охота, — сказал Саня и вытащил из рюкзака бутер. — Будешь?
Мы ели бутеры, а я думал, что всего этого могло не быть. Вот так легко, не было бы, и все. Не планеты в смысле, и нас с Новиковым. А этих бутербродов, залитых до невозможного майонезом, встречи с Олегом, машин, автостопа, ютуба, встречи с Валентиной, Снежаной и Вадимом Вадимовичем в нашей жизни могло и не быть, если бы однажды я не решил снимать кино. То есть вот так раз, и изменил судьбы многих людей. Татьяны, например, жила она себе в Саратове и думать не думала, что мы приедем целой делегацией, что Олег откроется ей, а Марк еще и запечатлеет это для потомков. То есть, конечно, не потомков, какие потомки после конца света? Просто мы всем покажем и расскажем. Всем. Вот она готова к этому? Вряд ли. А Серега? Если бы не я, он бы не попал в КПЗ, Валентину не клюнул бы голубь, Саня не уволился бы с работы, и только батя так же бы обзывал меня позорищем и тунеядцем.
Странная, конечно, эта штука жизнь. И главное, не так сложно, оказывается, ее изменить. Просто мы привыкли делать одно и то же, а можно поменять что-то одно, самое незначительное — начать бегать или ходить в вегетарианское кафе, и вот уже все новое, как снежный ком, цепляясь друг за друга, захватит тебя, изменит расписание, подарит новые знакомства, цели, мечты. Хотя моя мечта неизменна. Ради нее, собственно, все и завертелось. Надо еще, чтобы мечты были хорошие.
Майонез капал на землю. Нет, ну кто так делает бутеры? Сам Новиков, что ли? Судя по его довольной физиономии, именно он и делал.
— Будешь еще?
— Нет, спасибо.
— А я буду.
И ведь съел. И чуть третий не достал. Если бы не старенький «форд». Я привычно уже вытянул руку, и «форд» затормозил. Ну, и кто говорил, что автостоп это сложно? Хотя новичкам везет. С этим не поспоришь.
— Здрасьте, прямо по трассе не... — с набитым ртом затараторил Новиков.
— Запрыгивайте, — не дослушав его, скомандовала тетенька, давно перешагнувшая за бальзаковский возраст.
Это была весьма плотная, но неполная женщина, широкая в плечах, с прокуренным голосом и химией на голове. Не послушаться ее было невозможно. Мы запрыгнули внутрь, только теперь Саня сел спереди и хлопнул дверкой так, что я думал, что вся машина тут же и развалится. Хотя она могла развалиться в любой момент и без посторонней помощи. Поэтому я не стал хлопать дверью, но она предательски не закрылась.
— Каши, что ли, мало ел? — возмутилась водительница. — Сильнее, вон как товарищ.
Саня заулыбался, как Чеширский Кот.
Я хлопнул посильнее. Снова не закрылась.
— Тебе помочь? — раздалось с водительского кресла.
— Не надо.
Бог любит троицу, поэтому с третьего раза дверь все-таки захлопнулась. И мы тронулись.
— Куда едете, братья месяцы?
— Мы не братья, — возмутился Саня.
— В Пермь, — ответил я и незаметно вытащил камеру.
— А я до Чусового. Но там рядом.
— Да это вообще близко, — подтвердил Новиков.
«Форд» завибрировал, как телефон или массажное кресло. Может, он тоже получил эсэмэску? Вот теперь, пожалуй, точно должен был развалиться, но нет, тетенька переключила на новую скорость, и мы с ревом помчались дальше.
— Сколько лет вашей машине? — осторожно спросил я.
— Не боись,— ответила она, — еще сто лет проездит и нас переживет.
— Очень оптимистично, — тихо заметил я.
— На свадьбу еду, — похвалилась тетенька.
— Заметно, — сказал Саня, поглядывая на ее прическу.
— К племяннице. Сестра у меня в Чусовом, Лариска. Я Людка, а она Лариска.
— Очень приятно. — Не Новиков, а сама вежливость. — А мы Саши оба.
— Оба? Ну-ка, Сашок, подержи руль.
Людмила (язык как-то не поворачивается назвать ее Людкой, мы ж не «Любовь и голуби» все-таки), повернулась к нам, положила ладони нам на плечи, что-то прошептала и снова схватила руль.
— Давно уже желание созрело, а загадать никак не могла, — пояснила она.
— О, можете загадывать, сколько хотите, — разрешил добряк Саня. — Тоже замуж мечтаете выйти?
— Замуж? Смешно, — закатилась Людмила и тут же начала кашлять, как заправский туберкулезник.
Я отсел подальше. На всякий случай.
— Я уже дважды вдова и трижды бабушка, — откашлявшись, сказала Людмила. — Это Лариска чумовая, и доча у нее такая же. В третий раз замуж выскакивает. А самой двадцать восемь, и двое детей от первых двух браков.
— Ого, — выдали мы оба в один голос.
Это уже «Пусть говорят» настоящее.
— И что, по любви? — спросил Новиков.
— Если бы по любви. Опять по залету. Она по-другому не умеет.
А дальше Людмила поведала нам про трудную, но богатую на события жизнь племянницы, про не менее насыщенную жизнь Лариски, про себя, свою дочь, внуков, мужей, зятя... К третьей минуте рассказа я уже запутался в именах, выключил камеру и уставился в окно.
Бас Людмилы слился с дребезжанием «форда» и превратился в какофонический оркестр. Зря я не взял с собой наушники. А Саня слушал с интересом и что-то поддакивал, даже похвалил барашки на голове Людмилы, хотя если быть откровенным, то они выглядели убого и безвкусно. Семидесятые давно кончились, вот только никто ей, видимо, не рассказал об этом. Хотя бы волосы отрастила подлиннее, что ли.
Единственное, что я запомнил из ее рассказа, — это то, что она всю жизнь проработала в такси и у одного из ее внуков слабоумие, но при этом она никогда ни на что не ропщет, и не курит сигарет, и раньше пела в хоре, но потом сорвала связки, застудила их и не смогла вылечить.
Вообще, конечно, милая тетенька, но у таких, как правило, и бывает самая тяжелая жизнь. А в апокалипсис она не верила. И в Бога не верила, понятно, по каким
