его высокопреосвященства Марион Делорм и ее детях. Теперь нахожусь здесь, в монастыре, при ее дочери панне Гонории.
– Прости, любезный, – перебил поэт. – Не понимаю. Епископы, как я знаю, всегда поставляются из монахов, из постриженников святых обителей. Монахи дают обет безбрачия. Кроток дух монастырского жителя. Откуда же у Кушаковского домоправительницы и дети?
– Я – купленный за гроши холоп. Не мое дело – судить о жизни панства. Скажу только, что у кардинала было несколько домоправительниц. И от всех он имеет детей. Панна Гонория – его любимая дочка. Она выросла у меня на руках. И я, конечно, желаю ей наилепшей судьбы.
– Когда ты жил у сарацин, ты исповедовал их веру? – полюбопытствовал царевич.
– Да, добрый пан. Но я был мал и неграмотен. Я делал то, что делали взрослые, или то, что требовали от меня хозяева.
– Ты можешь сравнить сарацинскую веру с ляшской?
Мавр задумался.
– Сарацины не верят в Бога Иезуса. Они поклоняются богу Мардуку. Сарацины не едят свинину. У них свое священное писание. У них свой священный город Вавилон, как Ром у папиманов. У сарацин существует многоженство.
– Ну, как мы видим, многоженство существует и у христиан, – рассмеялся Демьян. – Я вижу, архиепископ – большой любитель женщин, созревших барышень кумир, уездных матушек отрада.
– Нет, это разные вещи. Каждый сарацин может одновременно иметь трех жен.
Больше Абрам ничего не помнил. Да и не хотел вспоминать.
– Мне плохо жилось у сарацин. За малейшую провинность меня жестоко наказывали. Били, морили голодом. Я благодарю Господа Бога за то, что Он отправил меня в эту страну, к этим людям. Только здесь я почувствовал, что я не скотина, купленная на базаре, а человек – сын Божий.
Разговор прервала сестра Агнешка:
– Панове, для вас приготовлены покои.
Царевич и поэт прошли в отведенные им кельи. И ахнули – так чисто и уютно в них было. Впрочем, стихотворец шепнул юноше:
– Не нравится мне здесь. И подозрительно, что кардинал направил нас сюда, да еще с каким-то письмом. Нет ли тут ловушки? Спустись на дно – ужасный крокодил на нем лежит. Нам не стоит здесь задерживаться.
Иван ответил шепотом, хотя они были в комнате вдвоем:
– И я того же мнения. Завтра уедем отсюда.
Между тем пришла Агнешка и пригласила гостей в покои аббатисы на ужин.
Гонория встретила путешественников в светском платье, настолько откровенном, что даже Демьян смущенно потупился.
Начался ужин, больше походивший на попойку, так много бутылок и кувшинов с вином стояло на столе. Царевич сразу же отказался от такого угощения. Поэт крепился. Уступая ласковым уговорам девушки, он выпивал по маленькому глотку, впрочем, не забывая усердно орудовать ложкой и вилкой.
Неожиданно стихотворец зевнул во весь рот, улыбнулся, повалился на лавку и захрапел. Юноша вскочил.
– Что с ним?
– Не бойся, принц! – усмехнулась аббатиса. – Твой друг спит. Завтра проснется бодрым и свежим. А сейчас он нам мешает.
Гонория позвонила в колокольчик и приказала слугам отнести Демьяна в постель.
– Теперь, когда мы остались одни, никто не мешает нам… – сказала Гонория, садясь совсем рядом с Иваном.
Царевич похолодел и отодвинулся на самый край лавки. Девушка снова усмехнулась.
– Никто не мешает нам поговорить о твоем будущем. Ты очень понравился отцу, и он хочет, чтобы я уговорила тебя принять нашу веру.
– Я уже сказал ему, что хочу сначала изучить все веры. Я хочу привезти моему батюшке веру испытанную, надежную.
– Дурачок, никто не говорит о твоем отце. Речь о тебе.
Глава 41
Иван-царевич очень понравился архиепископу Кушаковскому. «Какой смелый и решительный юноша. Конечно, несколько неопытен и горяч, но это даже неплохо, – думал кардинал. – У меня нет сына, а чужестранец мог бы стать моим преемником».
У архиепископа были весьма честолюбивые намерения. Он ждал, когда в Роме умрет нынешний папа, человек немолодой и нездоровый. Тогда кардиналы со всей Урюпы съедутся на выборы нового святейшего отца, и Кушаковский предложит себя.
Он нисколько не сомневался в победе. Уже не первый год велись тайные переговоры, рассылались дорогие подарки, давались большие взятки. Рано или поздно это должно сработать. И архиепископ любил помечтать о том, как, став папой, переедет в солнечный Ром и на свой вкус обустроит тамошние дворцы и храмы.
Но не хотелось оставлять без присмотра и родную ляшскую землю. Здесь был необходим деятельный и убежденный архиепископ. Ляшские епископы не годились для этого – слишком ленивы, порочны и глупы. А вот Иван!
Что если он примет ляшскую веру? Для начала его можно сделать аббатом какого-нибудь богатого монастыря. Через годик-другой – епископом какого-нибудь старинного города. А затем, когда сам кардинал станет папой, – архиепископом Вышеграда.
Подумаешь, царевич не знает латыни! Выучит, молодой еще. А не выучит – ничего страшного. От него потребуется умение управлять, а не бубнить молитвы.
Для пущей верности юношу можно свести с Гонорией.
Бедная девочка! Из-за незаконнорожденности она не могла рассчитывать на хорошего мужа и была вынуждена уйти в монастырь.
Конечно, Иван и Гонория не смогут повенчаться, но и это не беда. Живут люди и без венчания. Главное, чтобы они понравились друг другу. Царевич молод и неопытен, Кушаковский опутает его прекрасной аббатисой, как веревкой.
Так писал любящий отец в письме к дочери. И теперь она посвящала сказочного принца в эти смелые замыслы, конечно, не открывая главного.
Не надеясь на силу слов, Гонория пыталась очаровать юношу красотой. Но Иван, святая простота, не очаровывался, а только сердился. Он встал с лавки и строго сказал девушке:
– Дура ты, Гонория. Дура! Зачем в монахини пошла, коли не хошь блюсти свою честь? Стыдись. Девке негоже так вести себя. И отец твой дурак. Так и отпиши ему. Я ради его тщеславия не оставлю невыполненным поручение моего батюшки.
Сказал и вышел.
– Сам дурак! Ты у меня завтра по-другому заговоришь! – крикнула аббатиса и запустила ему вслед серебряный кубок.
Ночью девушка плакала. Отец все так здорово придумал. И ему честь, и Гонории польза. Но этот варвар, грубиян и невежа все испортил. Вбил себе в голову батюшкино поручение. А счастье рядом – только руку протяни. Ничего, завтра она ему покажет!
И царевич плохо спал, все думал: «Вот тебе и Бог! Вот тебе и верующие люди! Каждый пытается от меня что-нибудь получить, какую-то корысть. А помочь никто не хочет. Вот кардинал. Зачем он дочку подучивает на дурное? А еще пастырь! А еще страж словесных овец».
Солнце только вставало, а юноша уже будил стихотворца.
– Вставай, служитель муз! Вставай
