могла еще забыть, каково им живется…»
Конечно, Даари и не думала забывать. Другое дело, что, как она неоднократно слышала и сама наблюдала, в Ло-Саароне пиетета перед Владыкой и его женами меньше, чем в глубинке — это уж так водится.
А если ты кого-то очень уважаешь, ты хочешь, чтобы… чтобы этот человек уважал тебя в ответ? Наверное, так.
Дальше слова пришли сами собой.
Говорить Даари решила, выйдя на площадку перед вагоном. На перроне у вагона Даари людей не было — боевые маги и полицейские об этом позаботились. — однако Даари могла видеть людей в отдалении, и слева, и справа по платформе — и внизу, вокруг крошечного здания вокзала. Показалось или нет, что там массово стали отдавать ей поклон? Нет, не показалось! По крайней мере, те, что стояли в первых рядах.
— Уважаемые жители Толосси! — сказала Даари, убедившись, что ее иллюзорная многометровая фигура послушно воздвиглась над крышей поезда. — Спасибо вам! Я попала сюда, потому что попала в большую беду. Но вы меня в беде не оставили. Вы помогли и мне, и моим дочерям. Вы проявили и радушие, и верность, и храбрость, и самоотверженность. Лучшие качества, на которых стоит Цивилизация. Ничто нам не угрожает, пока есть у нас такие города, как Толосси. Я горжусь тем, что мои дочери родились именно здесь! А еще, — она перевела дух, — у вас очень красивые горы!
«Хорошо закончила, — подумала она. — Или все-таки коротковато?»
В этот момент что-то просвистело мимо ее уха. Даари в недоумении дернулась в сторону: свист походил на заряд муни, а она помнила по опыту, как неприятно, если дротик, предназначенный для твари, неожиданно вонзается тебе в руку или ногу!
Потом она почувствовала сильный удар, что-то изо всех сил толкнуло ее в грудь. Даари попятилась, а через секунду с удивлением поняла, что лежит и таращится на разноцветное оперенье, торчащее у нее из груди.
«Блядь, — подумала она, — Лаили была права: я тут отличная мишень! Но ведь было же оцепление…»
И больше ничего подумать не успела.
Глава 13. Интерлюдия с Гешвири
Летний день выдался жарким. Заклятья охлаждения воздуха в Тюреальской резиденции Дождевого Филина-и-Сливы работали превосходно, как тому и следовало быть, но, коснувшись стены, Гешвири различила едва заметную вибрацию нитей чар — нагрузка на них повысилась заметно.
Хотя рост напряжения в контуре, разумеется, вызвала не только жара. Клан — впервые за пятьдесят лет, как ей сказали! — активировал мощнейшие защитные заклятия над главной резиденцией.
Из кабинета Гешвири открывался прекрасный вид на город, на лучшую его часть. Разноцветные старинные крыши сбегали вниз по берегу к невероятно синему южному морю. Какой контраст и с северным Ло-Саароном, и с Таальской резиденцией, где из окна виден был только аккуратный парк, окружающий дворец!
Тюреал — небольшое местечко, вдобавок, полностью подконтрольное клану. Сюрпризов здесь ожидать не приходилось; крыши выглядели вполне мирно, с улице не доносилось иного шума, кроме шелеста и сигналов проезжающих повозок, а также громких голосов клановых подростков, живо — и не очень понятно из-за южного акцента и обилия сленга — обсуждавших свои школьные сплетни (видно, дети сидели на удобных лавочках прямо у стены здания). Но все же у Гешвири было мерзко на душе. И восставало внутри чувство удивительной нереальности, несправедливости происходящего. Словно и уютная светлая комната, и красивый вид, и солнечный день за окном — это не что-то незыблемое, а театральный полог, который в любой момент может отдернуть чья-то могущественная рука. И она, Гешвири, не имеет над этой рукой никакого контроля, неважно, насколько она сильный маг или насколько высокое у нее положение в одном из самых могущественных кланов; неважно, что она — бывшая придворная дама Старшей супруги, и что сам Владыка удостоил ее приватной аудиенции, в которой предложил любую придворную должность на выбор или любую позицию в одном из министерств, для которой она сдаст соответствующий экзамен, и сказал, что это предложение будет ждать ее даже и тогда, когда она выполнит свои обязательства перед кланом мужа (читай: родит четверых детей).
Все эти достижения и прежде не значили для Гешвири ровным счетом ни хрена. Она охотно обменяла бы все их на то, чтобы избежать единственной главной, фатальной своей ошибки — чтобы оказаться рядом с Даари в тот роковой день, а не за сотни километров от нее!
Теперь же всякие обнадеживающе-утешительные соображения и вовсе казались далекой и нереальной сказочкой для детей младшего школьного возраста.
Дело было даже не в заговоре. То, что заговор рано или поздно вскроется, как гнойный нарыв, ей было очевидно давным-давно — еще когда Даари впервые рассказала ей о странной Желтой дуэли, в которой дочь Клана (пусть одного из слабейших!) использовали как одноразовый флакон с ядом. Нет, пожалуй, нет; тогда еще было неясно. Но подозрения зародились уже очень скоро, а после того, как Даари пытались подкупить в Аттоне , она уже не сомневалась. И собирала потихоньку информацию, когда оставалось свободное время. У них с Даари хватало своих дел, и решительно не хватало ни квалификации, ни возможностей, чтобы распутывать еще и это. Тогда Гешвири думала: довольно и того, что Даари оповестила Дракона, а тот, надо полагать, Сиару Салагон, а также генерала Майрета и глав других специализированных служб безопасности — они займутся.
Вот, занялись.
Довели до того, что само основание Цивилизации, вся ее жизнь рушилась прямо под ногами. И как минимум в одной из служб безопасности предательство добралось до самого верха — а может быть, и в нескольких! Гешвири в этом уже не сомневалась.
Она с трудом оторвала взгляд от мирных крыш за окном и синей полосы моря на горизонте. Строчки на экране магстанции расплывались. Кажется, она засиделась.
Молодая женщина встала, по-детски потерла глаза кулаками. Затем спохватилась и начала делать легкую гимнастику. Очень хотелось кофе, пожалуй, даже с коньяком, но старший лекарь тюреальской резиденции категорически не рекомендовал. Да Гешвири и сама понимала, что не стоит. Все-таки уже седьмая неделя.
Тогда, полтора месяца назад, ей не хотелось откладывать пресловутый «долг перед кланом». Раньше начнешь — раньше кончишь. И — что греха таить — надеялась, что ребенок позволит скорей запереть подальше память о трех так и не родившихся девочках, для которых она выбирала одежду и первые игрушки.
Теперь Гешвири проклинала собственную беспечность. Если это можно так назвать. Беспечность обычно
