а подходы к нему по шоссе бдительно охранялись гитлеровцами. С наступлением морозов быстрая речка покрылась тонким ледком и берега ее окрепли. Несколько ночей подряд партизанские разведчики наблюдали за мостом и деревней Становищи. Наконец 6 декабря Никитин доложил Бормотову:
— Мост взорвать можно. В Становищах разместилась новая часть, до трехсот фашистов.
— Вот тебе на! — изумился Бормотов. — Что еще скажешь?
— Да тут ясно, Александр Иванович. Триста голов в деревне, чего им бояться? Сегодня всю ночь на мосту был один часовой. Рядом автомашина, и в ней другой солдат. Только и всего. А по снегу в белых халатах подползти к мосту можно.
— Да, интересно, подумаем… — неопределенно сказал Бормотов и отпустил разведчика.
Подумать было над чем. Действительно, идя на риск, при полной удаче мост взорвать могла небольшая группа партизан. А если неудача? Если часовой на мосту успеет поднять тревогу? Тогда партизанам не уйти: в Становищах крупная немецкая часть. Нет, так рисковать ни Глахов, ни Бормотов не хотели.
…Операцию возглавили Бормотов, Глахов, Горячев. Пятьдесят человек, добровольцы из двух отрядов, в полночь вошли в Колышкинский лес, на берегу Волошни. В полукилометре от деревни Становищи заняли позиции, установили пулеметы. К мосту пошли Горячев, Свечников и Фомичев. В белых халатах, с тяжелыми мешками за плечами, они спустились к заснеженной реке. Сзади них шли с ручным пулеметом Никитин и Косякин. Вскоре пулеметчикам пришлось ползти: луна заливала все вокруг мертвенно-голубым светом. У околицы деревни, на бугре, был погреб. Здесь Никитин и Косякин установили пулемет, чтобы в случае неудачи отсечь огнем гарнизон и прикрыть подрывников.
А подрывники ползли вдоль берега, по кустам. Из-за облака опять выглянула луна, и снег засверкал холодными искрами. Поползли на другой берег. Оттуда было удобней подобраться к мосту. Свечников на секунду приподнялся, чтобы поправить лямки мешка, и… ух! — провалился до колен в ледяную воду. Выбравшись на берег, он разулся, вылил из валенок воду.
— Ползи обратно, — шепнул Горячев, — без тебя справимся.
— Какая разница… Везде мороз, — проговорил Свечников и опять пополз первым.
— Давай мне фугасы, ползи назад! — опять приказал Горячев. Свечников не ответил.
По мосту, притопывая, быстро ходил часовой. На пригорке стояла автомашина с заведенным мотором. Часовой подбежал к машине, хлопнув дверцей, влез в кабину. «Донял мороз», — подумал Свечников и вынул из-под меховой шапки длинную папиросу. Зарывшись с головой в снег, он раскурил ее. Все трое сняли мешки, быстро поползли под мост. Сваи. Одна, вторая, третья… шестая. На каждую тяжелый толовый фугас. Их тоже шесть. Свечников вставлял запалы с медленно горящими бикфордовыми шнурами. Вдруг наверху прогрохотала машина, потом по мерзлому настилу гулко заскрипели шаги. Послышались голоса, по-видимому, у той машины, что стояла невдалеке. Партизаны поняли, что уйти им будет нелегко. Если фашисты окружат мост, не уйти вовсе. И запальные шнуры короткие.
Свечников секунду помедлил, потом вынул из лежавшей на льду рукавицы горящую папиросу. Поочередно обошел все шесть заминированных свай. Пороховая мякоть шнуров зашипела чуть слышно.
В морозном воздухе отчетливо раздавались голоса фашистов.
— Ползти не успеем… Гранаты! — крикнул Свечников и выскочил из-под моста. — Ур-ра!
Одна за другой в машины полетели гранаты. Когда застрочили автоматные очереди, трое партизан достигли спасительных кустов. Гитлеровцы бегом подтащили на мост пулемет, полоснули вдоль реки. Но поздно… Земля дрогнула. Черно-огненные столбы взметнулись в звездное небо. Все заволокло дымом и мерзлой пылью.
После уничтожения становищенского моста немецкое командование не могло маневрировать резервами на дорогах Осташево — Волоколамск, Осташево — Руза. Об этой операции, одной из самых дерзких и рискованных, Горячев записал в своем дневнике:
«В ночь с 7 на 8 декабря на дороге Осташево — Волоколамск взорвали мост. Наконец-то! Мороз, много снега. Вымокли, окоченели. Свечников провалился под лед. Дали ему портянки со своих ног».
И все. Больше Горячев ничего не записал. Некогда.
34
После очередного задания разведчик Володя Колядов вернулся в отряд не один, с ним пришел молодой колхозник Петр Евтихович.
Командир Назаров строго взглянул на Колядова, снял и опять надел очки. Внимательно оглядел незнакомого парня. Без разрешения командира или комиссара приводить в отряд посторонних людей было запрещено.
— Ну? — спросил Назаров.
Колядов толкнул в бок нового дружка:
— Валяй сам!
Парень шагнул вперед и четко доложил:
— Петр Евтихович, из деревни Боровино, прибыл в ваше распоряжение.
Назаров снял очки, прищурился.
— Это по чьему же приказу вы прибыли, молодой человек?
Евтихович не смутился. Он вынул из кармана складной ножичек, осторожно подпорол подкладку шапки, достал маленькую книжицу. Протянул ее Назарову:
— Вот мой комсомольский билет. Членские взносы до последнего дня уплачены.
Назаров улыбнулся. Для порядка с минуту разглядывал билет. Потом спросил, обращаясь к обоим:
— Что нового?
Колядов вздохнул с облегчением (грозу пронесло!), доложил:
— В Боровине, товарищ командир, два тяжелых танка. Фашисты ремонтируют их. Понимаете, гитлеровцев всего десять, а гарнизон их стоит в Сумарокове…
— Спешить надо, — подхватил Евтихович, — потому что один танк вчера вечером уже заводился.
— Так значит, спешить? — спросил командир. — Ну что ж, поспешим, подумав… А ты-то как, временно к нам или насовсем?
— Насовсем. Прошу зачислить.
Назаров помолчал. Взглянул на Евтиховича, который, достав из шапки иглу с ниткой, аккуратно подшивал подкладку.
— Люди нам нужны, — сказал командир, — но предупреждаю: после дела с танками тебе придется опять вернуться в Боровино. Свои люди поближе к вражескому гарнизону в Сумарокове нам еще нужнее.
— Я на все согласен, товарищ командир, — сказал твердо Евтихович.
…Декабрьская ночь. Мороз жмет к тридцати градусам. По глубокому снегу, местами проваливаясь выше колен, идут партизаны вместе с Назаровым. Боровино уже недалеко. Вот и опушка. Впереди в морозном безмолвии крайние дворы деревни. Ни звука, ни огонька — глухомань.
Назаров послал Колядова и Евтиховича узнать обстановку. Вскоре они вернулись.
— Один танк ушел, — с сожалением доложил Колядов. — У другого — часовой.
Это осложняло дело. Евтихович уверял, что гитлеровские танкисты охраны не выставляли. Словно угадав мысли Назарова, парень сказал в оправдание:
— Испугались, видно, дьяволы, что одни остались…
— Часового поручаю вам, — сказал Назаров.
Партизаны подобрались к самому дому, где ночевали танкисты, залегли так, чтобы видны были окна и дверь. Прошло несколько минут. Разведчиков не было. Напряженная тишина. Вдруг неподалеку полоснула короткая автоматная очередь. Сразу же взрыв гранаты. Тусклый свет, пробившийся сквозь маскировку одного из окон окруженного дома, мгновенно погас.
К дому без опаски, во весь рост подошли Колядов и Евтихович. Виновато доложили Назарову:
— Заметил, гад… Чуть не прошил обоих. Пришлось гранатой.
— Хозяева тоже в доме? — спросил Назаров.
— Нет, — ответил Евтихович. — Бабку Марью танкисты выгнали. У соседей ночует.
— Гранатами в окна! —
