Книга За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

1929 год оказался переломным для жителей пограничья не только в Приаргунье[503]. В Москве напрасно предполагали, что эти чистки, находясь в тени советско-китайского конфликта 1929 года, пройдут незаметно, не привлекая международного внимания. Массовые расправы в Трехречье навсегда отвратили русских эмигрантов от их бывшей родины. Десятилетиями, если не веками связывавшая жизни торговцев и земледельцев Аргунь теперь превратилась в разделительную линию для женщин и мужчин района Трехречье. Широкое освещение тревожных событий на границе в советской, китайской и международной прессе создало у людей, живущих вдали от нее, ощущение опасности[504].

Публикации в прессе и памятные мероприятия, связанные с советско-китайским конфликтом, оказали существенное влияние на жителей пограничья как Советского Союза, так и Китая. В первую годовщину образования Особой Дальневосточной армии в честь погибших советских солдат 6 августа 1930 года Даурия был переименована в Бойцов ОКДВА. В этом военном гарнизоне были открыты памятник павшим воинам и военное кладбище. Всем пассажирским поездам, включая скорые, было предписано останавливаться на этой станции[505]. Даурия оказалась не единственным переименованным поселением. В связи с важным символическим и стратегическим расположением на границе Железнодорожный разъезд 86 получил название Отпор[506]. Это слово, популяризированное маршем, написанным в честь сражений 1929 года пролетарским поэтом Александром Николаевичем Поморским (Линовским), в начале 1930-х годов оказалось у всех на устах. Припев марша заканчивался словами «Даешь отпор!»[507].

Пограничье переживало драматические изменения еще до оккупации Японией китайского северо-востока. Советско-китайский конфликт 1929 года изменил регион в трех важных сферах. Во-первых, с формированием Особой Дальневосточной армии в августе 1929 года было положено начало милитаризации пограничья. Во-вторых, Москва получила долгожданный предлог для зачистки поселений белых эмигрантов, которые продолжали общаться с жителями пограничья на советском берегу Аргуни. В-третьих, жесткие сражения ускорили распад прежде активных межграничных сетей и разбили еще живую пограничную экономику. Превращение Маньчжурии из оживленного пограничного города в мрачную заводь воплотило в себе изменения. Этот конфликт положил начало трансформации, которая развернется в 1930-х годах.

НОВЫЕ СОСЕДИ: ОККУПАЦИЯ МАНЬЧЖУРИИ ЯПОНИЕЙ

Спустя всего несколько дней после маньчжурского инцидента 18 сентября 1931 года, когда японские войска использовали в качестве предлога взрыв на контролируемой Японией железной дороге вблизи Мукдена для оккупации Северо-Востока Китая и начала четырнадцатилетней войны между Китаем и Японией, Москва приступила к укреплению положения своих войск на советском Дальнем Востоке. Для усиления патрулирования и защиты КВЖД в случае, если Япония попытается захватить над ней контроль, кавалерия и моторизованные части были передислоцированы из Даурии в Абагайтуй на границе[508].

Беспокойные месяцы предшествовали окончательной сдаче ст. Маньчжурия японской армии в декабре 1932 года. Лояльные Москве железнодорожники оставили ее и другие станции на западной линии КВЖД и укрылись в Советском Союзе уже в начале 1932 года[509]. Китайские солдаты подняли в приграничном городе мятеж в марте 1932-го. В поисках защиты японское население обратилось к японскому консулу в Харбине с просьбой о военном вмешательстве. Через пять дней волнения были прекращены. Флаг Маньчжоу-го был поднят над зданием таможни на ст. Маньчжурия, когда пограничники Маньчжоу-го приступили к своим обязанностям 27 апреля 1932 года[510].

Москва в ходе конфликта между китайскими и японскими войсками действовала осторожно, выбирая роль посредника. Она отказалась от ввода войск, чтобы избежать прямых столкновений с Японией, чьи вооруженные силы вскоре почти подступили к советским границам. Москва оказалась в затруднительном положении, когда китайский военный командир генерал-лейтенант Су Бингвэнь устроил мятеж, взяв в заложники сотню японских гражданских лиц и отдельных военнослужащих. 27 сентября 1932 года китайские повстанцы обстреляли японское консульство на ст. Маньчжурия и напали на японских жителей пограничного города. Таможня оставалась закрытой; примерно двести отступающих японцев укрылись в японском консульстве, готовясь к эвакуации по железной дороге через советскую территорию – Читу и Владивосток[511]. С конца сентября до начала декабря 1932 года примерно тридцать тысяч японских солдат и военнослужащих Маньчжоу-го, а также около четырех с половиной тысяч монгольских кавалеристов начали ожесточенный поход на китайские войска. Загнанный в угол генерал Су наконец согласился на переговоры с японцами благодаря посредничеству советского консула ст. Маньчжурия. Японских заложников китайский генерал выпускал постепенно[512].

Эти переговоры зашли в тупик в конце ноября[513]. Отступая под натиском японских и монгольских войск, оставшиеся войска Су, насчитывавшие более четырех тысяч человек, и другие китайцы вошли на советскую территорию 4 и 5 декабря. Некоторые пришли пешком, а другие прибыли на нескольких захваченных поездах. На советской территории они были разоружены и задержаны в Отпоре и Даурии[514]. Опасность военной конфронтации между Японией и войсками Советского Союза в результате этих беспорядков на границе была предотвращена.

В лагере для интернированных генерал-лейтенант Су с самодельной трибуны выступил перед своими последователями с эмоциональной речью. Он призвал к дисциплине и сотрудничеству с советскими властями, а также похвалил хорошее обращение со стороны хозяев и призвал к патриотизму своих сторонников. Положительно оценив политику Советского Союза в деле модернизации страны, он предложил остаться здесь тем, кто хотел бы работать и учиться в Советском Союзе. Завершая речь, Су напомнил, что важнейшей задачей является сохранение будущего Китайской республики и спасение китайского народа[515]. Однако для Советского Союза китайские солдаты были не очень полезны, и Москва депортировала их при первой же возможности[516]. Ситуация на границе разрешилась даже быстрее. 6 декабря японский самолет разбросал над ст. Маньчжурия листовки. Войска вошли в город и восстановили порядок. Через несколько дней вновь образованная полиция и пограничные войска начали патрулирование города и границы. К середине декабря 1932 года все еще контролируемая Советским Союзом КВЖД возобновила движение поездов между ст. Маньчжурией и Харбином, а также международное железнодорожное сообщение[517].

Захват Японией Северо-Востока Китая в краткосрочной перспективе спровоцировал бегство населения, насилие и беспокойство на границе. В долгосрочной же перспективе стабильные институты заменили слабую смесь милитаристской, республиканской и полуколониальной инфраструктуры, которая так часто срывала планы Москвы по установлению более жесткого режима вдоль границы в 1920-х годах. Этот новый режим, в свою очередь, способствовал ускорению развития сегрегированного пограничья.

ДВА ОЧЕНЬ РАЗНЫХ ПРИГРАНИЧНЫХ ПОСЕЛЕНИЯ: МАНЬЧЖУРИЯ И ОТПОР

Оккупация Японией северо-восточных территорий Китая заставила Советский Союз перенести почти все учреждения пограничного и пассажирского контроля, все еще расположенные в полосе отвода на ст. Маньчжурия, на советскую территорию. В конце 1931 года советские власти поспешили временно переместить советский багажный и паспортный контроль в Мациевскую, а позже в Отпор. Они вывезли почти пятьсот служащих железной дороги, а также все оборудование, принадлежащее администрации Забайкальской железной дороги. Многие русские еще оставались на станции, но Маньчжурия постепенно начала терять свой особый административный статус города с советской «забайкальской» и «китайской» сторонами[518]. Внезапный уход Советского Союза из города предвосхитил продажу КВЖД Японии в 1935 году[519]. Большая часть из тысяч ее советских служащих и их семей в Харбине, Маньчжурии и других поселениях вдоль железной дороги были вынуждены вернуться в Советский Союз. Амбициозные планы Советского Союза по перенесению хотя бы инфраструктуры по обработке грузов со ст. Маньчжурия в Отпор для обеспечения экономической прибыли от транзитных перевозок и региональной экономики на советской территории реализованы не были[520]. Продажа, таким образом, означала, что ст. Маньчжурия сохранила свою позицию транспортного узла на границе Советского Союза и Маньчжоу-го и что Москва потеряла экономическую прибыль на этом последнем крупном плацдарме в Маньчжоу-го.

Ил. 16. Уличная сцена в г. Маньчжурия, июнь 1935 года. Несмотря на то что электрификация города была осуществлена еще в начале ХX века, повозки оставались наиболее распространенным видом транспорта (Коллекции изображений Восточной Азии (http://digital.lafayette.edu/collections/eastasia). Коллекции: the Gerald & Rella Warner Collection, Special Collections and College Archives, Skillman Library © Lafayette College)

Если верить наблюдениям современников, после установления японского административного контроля в г. Маньчжурия, станция, однако, не сразу утратила свой мультикультурный характер.