Комары еще не успели проснуться. Они лежали и слушали, как ветер гудит в макушках сосен.
– Мне ночью чудился рев мотора, – пробормотала Динка. – Наверное, сны такие.
– Вертолет, – лаконично пояснил он. – Нас шукали. Тепловизорами.
Она помолчала.
– То есть мы сели крепко? Будем куковать, пока… либо ишак не сдохнет, либо… мы с тобой? Так? А кушать?
Он пожал плечами:
– Успеется. Бог даст день, даст и пищу. Послушай. – Он приподнялся и уставился в ее оробевшие глаза, блестящие в каком-то дециметре от его глаз. – Вот тебе мой расклад, как я вижу нашу беду. Контора, из которой мы с тобой даем тягу, в этих краях, безусловно, хозяин тайги. Кроме парней в сером, – он потрепал свою рубаху, – которые гоняли нас по кругам ада, существуют еще как минимум два кольца охраны. Одно здесь, в лесу, метров за двести от периметра – мы с тобой его на шару проскочили. Второе – на пути всех подъездов к базе. Кто они и на что похожи – я не знаю, поэтому мы с тобой должны драпать от всего, что шевелится – от любого пастушонка, от любой савраски, мирно жующей травку. Уяснила? Посидим до вечера, потом начнем помалу выбираться. На север и северо-восток нам заказано – там есть штука, называемая непроходимый Тунгурский кряж. Через него от базы одна дорога – к селам на ту сторону гряды. Держу спор, она контролируется. Не может не контролироваться, поскольку она главная сухопутка в этих краях. В Карадым мы не пойдем – это означает переправу через две реки и Усть-Каирский кряж, где опять одна дорога, зато много пропастей и всего такого, через чего нам не перепрыгнуть. Остается податься на юг. Восемь километров по горам и огородам – и выйдем на большак Бирюлино—Устюган. А там посмотрим. Какой бы крупной ни была эта бисова контора, а контролировать дорогу протяженностью в двадцать километров – извини, тяжко. Поймаем тачанку или опять же савраску, словом, завладеем незаконно транспортным средством и мотанем в Устюган – большой, красивый город… А там – ищи ветра в поле. Как тебе планчик?
– Ты неплохо знаком с местной географией, – довольно верно подметила Динка. – Приходилось бывать?
Он рассказал ей свою историю. Про девочку Катю почему-то не стал. Лузин, Лузин во всем виноват… Она слушала молча. А когда он выдохся, поведала свою. Он присвистнул:
– Ну сяськи-мосяськи… Ну ни хрена себе интернат. Ни хрена себе ноль образования. Да ты сущая Сорбонна, девочка моя. И ко всему лгунья.
– Уже твоя? – насторожилась Динка, проглатывая слегка преувеличенную «девочку».
– А чья? – не засмущался он. – Не думай, не в смысле чего-то там такого. Кроме меня, знаешь ли, в этом лесу нет никого, кто желал бы тебе мира и благоденствия… Между прочим, тебя обследовали на пригодность по системе «вожак». Меня пытались – по системе «исполнитель». Уровень разный, муки одинаковы. Еще неделя подобных тренировок – и нас бы сплющило, как палтусов.
– О святая Катерина, – пробормотала она. – Слушай, Туманов, а чем они тут вообще занимаются? Куда нас угораздило, а?
– Не знаю, – он с натугой вернул на место перекошенную челюсть. Воспоминания давили на нее со страшной силой. – Готовят специалистов для народного хозяйства… Шучу, конечно. Опыты с чудо-препаратом. Или с целым выводком препаратов. Изобретают же чего-то, не стоит наука на месте. Диапазон действия, сама понимаешь: от поражения воли – до полного ее возвеличивания. Шут их разберет. Много чем тут занимаются. Каждое сооружение на техтерритории – нечто среднее между биологическим исследовательским институтом, каталажкой инквизиции и лабораторией доктора Франкенштейна. А в девятом блоке – помнишь, последний, в котором ты барахталась? – собраны отходы производства, неликвиды, так сказать… которые жалко выбросить. Жертвы препарата, полагаю. Деформированные конечности, говоришь? Кожа струпьями? Хм…
– Мистика какая-то…
– Не без этого, – согласился Туманов. – Есть во всей этой возне нечто таинственное, отдающее «Анэнербе». Слышала такое слово?
– Слово-то я слышала… – наморщилась Динка.
– Была такая странная организация Третьего рейха. Только ленивый про нее не писал. Пытались найти общие идеи и точки соприкосновения во всех эзотерических практиках. Выводили абсолютную формулу использования потусторонних сил. Не успели, слава богу, война кончилась… Оригинальное, знаешь ли, совмещение – физическое уродство накладывается на уродство моральное. Для астральной нечисти занятие вполне подходящее.
– Нет, довольно, – проворчала Динка. – Давай лучше об актуальном.
– Это о чем? – удивился он.
– Хорошо бы нам подкрепиться…
В этот день над ними дважды барражировал вертолет. Около десяти утра и в районе условного обеда. Летал над самыми кронами, трещал в бессилии и ярости. Потом фыркнул и убрался. Больше не прилетал. Динка поворчала и уснула. Часам к семи Туманов дозрел. Выбрался из норы, залез на откос и долго изучал прилегающую к оврагу местность. Отмахиваясь веточкой, скатился с откоса и отправился будить Динку.
– Ну, свершилось, дождались, – заспанная мордашка, похожая на мордочку лисенка, выбралась из норы.
Туманов критически обозрел ее наряд. Будь обстановка посимпатичнее, он бы, конечно, похихикал. Но обстановка была та еще. Поэтому прикусил язык и стал лихорадочно стаскивать с себя ботинки, затем носки. Протянул их Динке:
– Быстро на ноги – и вперед. Сотрешь пальцы – я тебя не понесу, учти. И не тяни мертвого за хвост.
Сонное личико брезгливо скукожилось.
– В темпе, барышня, в темпе, – бормотал он. – Считаю до двух… Да нормальные носки, чего ты щуришься? Их носили-то всего двое – один помер, другой жив, – и не удержался, хохотнул. – И не корчи из себя патрицианку белых кровей. Тоже мне, матрона!
– Матрена я, а не матрона, – огрызнулась Динка и, зажмурившись, потянулась к носкам…
Через считаные минуты они вбежали в лес. Такой лес действительно стоило преодолевать бегом. Низкий ельник, еще встречающийся в окрестностях оврага, плавно растворился. Остался строевой сосняк – редкий, голоствольный, практически без подлеска. Попадались березы, но какие-то куцые и под пятой у молчаливых великанов весьма убогие. Местность простреливалась, как песчаная дюна. По счастью, продолжалось это неуютство совсем недолго. За ближайшей низинкой, которую пришлось пересекать на крейсерской скорости, не щадя дыхания, открылась спасительная тьма. Ельник стоял уступами, непробиваемый, броневой. Стена низкого леса, стена выше, еще выше… За стеной, в удалении, синели два холма, до вершин заросшие чащами.
– Туда, – Туманов ткнул в просвет. – Пройдем по перевальчику, не ошибемся.
Они вступили в лес, исполненный тишиной и тайнами. Не маячить же бельмом на глазу. И медленно погрузились в царствие мха и слежалого бурелома, подозрительно похожее на топь. Шли черепашьим ходом, ощупывая землю, озираясь по сторонам. Через полчаса перевальчик остался за спиной. По фронту зажурчало. Меж хвойных лап заблестел просвет. Опушка… Динка метнулась, полагая вне деревьев найти избавление от назойливого гнуса, но он схватил ее за руку:
