Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
на протяжении войны власти шли на уступки в официальном замещении терминов «русин», «русинский» понятиями «украинец», «украинский». В сознании многих галичан этот антураж закреплял переход к украинской идентификации.
После освобождения большей части Галиции от русской оккупации украинские деятели застали там обстановку, благоприятную для успешной «украинизации» населения. Соперников-русофилов из числа интеллигенции и клира там остались единицы, оказывать влияние на население они не могли. Греко-католическая церковь, которая преследовалась русскими властями и чей предстоятель был силой вывезен в Россию, закономерно стала трансформироваться в украинскую национальную церковь и в конечном счете осудила русофильство. Украинскому движению достаточно было приложить небольшие усилия, чтобы повернуть крестьянские массы в нужное русло. Гораздо труднее шла украинизация населения оккупированной Волыни, хотя австро-венгерские власти и обеспечили УСС возможность проводить там агитацию в национальном ключе и открыть украинские школы.
Значительным подспорьем для украинского движения в Австро-Венгрии был СОУ, организация, субсидируемая Центральными державами для подрывной работы на российской Украине, а затем для агитации среди военнопленных. Под эгидой СОУ большими тиражами выпускалась литература, периодика, агитационные материалы на украинском языке.
Поляки для галицийских украинцев служили одновременно примером и антагонистом. В начале войны украинцы создали национальный представительный орган и национальный легион по польскому образцу. Но в то же время именно поляки, а не Россия, были главным противником украинцев в борьбе за реализацию их требований: в каком бы государстве ни оказалась Галиция после войны, поляки оттуда не исчезали. Нежелание переходить под польское господство было константой украинских настроений на протяжении войны, сообразно этому они формулировали свои требования к властям.
Любое сотрудничество с поляками, связанное с Восточной Галицией, исключалось. Если польские элиты были заинтересованы в том, чтобы представить Галицию как единое целое, то украинские политики упирали на то, что восточная часть – это их земля, а западная – польская. Именно поэтому в 1915 году они отказались входить в единый комитет вспомоществования для всей Галиции, создав отдельный восточногалицийский для украинцев, а в 1917 году не поехали на встречу с Карлом I в Краков, завив, что готовы встречаться с императором только во Львове.
В 1917–1918 годах украинско-польские противоречия обострялись по мере развития событий за пределами Австро-Венгрии. С появлением марионеточного Польского королевства, а затем украинского государства политическая борьба вышла за пределы Дунайской монархии и солидарность между украинцами по обе стороны границы укрепилась еще больше. Требуя присоединения к УНР Холмщины и Подляшья, украинские политики Австро-Венгрии понимали, что это ослабит польские элиты внутри державы Габсбургов.
Главной целью украинского движения в Австро-Венгрии на протяжении всей войны был раздел Галиции и объединение ее восточной части с Буковиной в единую украинскую автономию в составе Дунайской монархии. Тема национальной автономии всегда была первостепенной в территориальных притязаниях западных украинцев, и лишь время от времени ее вытесняли более актуальные вопросы, например судьба Волыни и Холмщины в мае 1915 – июне 1916 года. Создание независимой Украины на отвоеванных у России землях для политиков было скорее лозунгом – не случайно часть политических кругов прохладно отнеслась к идее привлечь украинских политэмигрантов из Российской империи в общенациональное представительство. Политики сомневались, что Поднепровскую Украину удастся отторгнуть от России хотя бы частично, поэтому в риторике по поводу этой территории не имели четкой линии и адаптировали ее под текущие задачи и обстоятельства. В 1915–1916 годах, когда Центральные державы искали сепаратного мира с Россией, украинские политики легко сузили свои требования до Холмщины и Волыни; а в 1917 году, стараясь повысить свою значимость в глазах Вены, стали активно апеллировать к единству всех украинцев по обе стороны границы.
Приоритетность галицийского проекта хорошо показывают реакции западноукраинского политикума на два решения Вены – о присоединении Холмщины к польской Люблинской губернии в июне 1916 года и о расширении автономии Галиции под верховенством поляков в ноябре того же года. В отличие от случая с Холмщиной вторая ситуация повлекла за собой масштабный и более организованный протест.
Разыгрывая карту украинской солидарности и украинской независимости в диалоге с правительством, старшее поколение не заметило, как открыло ящик Пандоры: молодежь, выросшая на лозунгах умеренных предшественников, была готова бороться за украинскую идею не на словах, а на деле. Это стало ясно уже в самом начале войны, когда юноши непризывного возраста неожиданно активно потянулись в добровольческий легион, да еще и пожелали присягать на верность Украине.
На протяжении 1917–1918 годов градус недоверия украинских политиков Австро-Венгрии венским властям, резко повысившийся после 5 ноября 1916 года, продолжал постепенно нарастать. Недовольство по поводу лавирования Вены между поляками и украинцами вкупе с ощущением скорого поражения Центральных держав в войне заставило украинские элиты Галиции задуматься о самостоятельном взятии восточной части провинции под свой контроль – в противном случае их опередили бы поляки.
Овладение Восточной Галицией не означало намерения создать независимое государство – речь шла только о том, чтобы провозгласить на землях Галиции, Буковины и Закарпатья украинское государственное образование в составе федеративной Австро-Венгрии. Это подтверждается тем, что западноукраинские лидеры, несмотря на свое скептическое отношение к перспективам переговоров с правящими кругами, до последнего момента вели эти переговоры и напоминали властям о своих требованиях. Таким образом они намеревались обезопасить Восточную Галицию от включения в состав Польши. Присоединение же к Поднепровской Украине для большинства украинских политиков Австро-Венгрии не было привлекательным вариантом, поскольку они понимали, что слияние с эфемерным украинским государством будет неустойчивым, как и само это государство.
Окончательно от своей колеблющейся позиции украинские политики Австро-Венгрии отказались только на четвертый день после распада многовековой империи Габсбургов, когда Вене судьба ее национальных окраин была уже глубоко безразлична.
Провозглашение в ноябре 1918 года ЗУНР и ее кратковременное существование открыли новую страницу в истории Западной Украины, в том числе и потому, что с этого момента собственное государство в глазах молодого поколения стало высшей ценностью, ради обладания которой следовало жертвовать всем, включая собственную жизнь. Деятель Организации украинских националистов Владимир Янив, который в детстве жил напротив здания львовской ратуши и своими глазами видел, как стрелец водружает на шпиль сине-желтый флаг, впоследствии писал, что «пафос эпохи отразился на всей жизни всего поколения»[1008]. Среди тех, кто наблюдал создание и крах ЗУНР, были и девятилетний Степан Бандера, и одиннадцатилетний Роман Шухевич, и тысячи их сверстников, которые в 1920-х годах развернули бескомпромиссную борьбу методами агитации, пропаганды, саботажа и террора против польских властей.
Примечания
1 Zayarnyuk A. Framing the Ukrainian Peasantry in Habsburg Galicia, 1846–1914. Edmonton – Toronto, 2013. P. 336.
2 Раровець
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
