стесняться.
Она почти кричит:
– А почему вы помогаете только за деньги? В мире столько несчастных людей, а у вас такая огромная власть. Почему вы не помогаете бесплатно? Хорошим людям, а?
Его лицо вдруг искажается до неузнаваемости. Волосы становятся рыжими, бородка исчезает, вместо нее висят рыхлые женские щеки. Да, он теперь женщина – рыжая женщина.
Она смотрит на Лидию, приоткрыв рот, а потом вдруг начинает кричать, как чайка.
И в этот момент свет гаснет. Становится абсолютно темно и тихо. Перед глазами лишь синеватое свечение, словно оставшееся от звезды, умершей за миллионы лет до Лидии. Она испуганно вглядывается. Что это? Остатки крика?
Громкий стук за спиной.
Она оборачивается: глаза уже привыкли к темноте, и из темноты проступают очертания ее комнаты. Первые секунды она ошеломлена, она не может понять, как перенеслась с Садовнической в собственную квартиру. Или она выпала из реальности? Она не помнит, чтобы куда-то ехала или шла. И если это квартира, почему в квартире темно?
И кто тогда крадется по коридору?
Горло внезапно смыкается: она теперь не может произнести ни слова. Она даже не может дышать: ей очень страшно.
Она видит ползущие по стене блики, они колышутся в такт приближающимся шагам, за ними идут глубокие тени, каких она раньше никогда не видела…
В квартире загорается яркий свет и раздается дикий крик.
На пороге комнаты стоит мать со свечкой и орет, как резаная.
От страха Лидия тоже орет.
Так они и орут на весь дом минуты две, не меньше.
Наконец, мать замолкает и сползает по стене на пол. По ее вискам, по лбу текут струи пота.
– Как ты меня напугала! – бормочет она. – Что же ты молчала, что уже дома? Неужели ты не слышала, как я пришла?
– Я не слышала, – шепчет Лидия.
– Свет отключили… Я пошла к соседям за свечкой… А тут ты… Я думала, в квартире никого нет…
– Мама! – Лидия идет на подгибающихся ногах к матери, садится рядом с ней на пол, обнимает ее. – Прости… Я задумалась, это трудно объяснить…
Мать рыдает в голос. Все-таки она уже старенькая…
И чтобы успокоить ее, чтобы немного развеселить, Лидия рассказывает о теории выигрыша.
22
Анатолий Борисович Львинский был одним из богатейших людей своего времени. Начал он со случайно найденных в подъезде двухсот тысяч, а закончил состоянием, которое вообще было трудно оценить, поскольку его основную часть составляли редчайшие драгоценности.
Вопрос о том, вписался бы Анатолий Борисович в капиталистические времена или не вписался, остается открытым. В 1989 году он был застрелен в собственной квартире – вероятно, из-за камней. Выстрел был произведен в спину; в момент смерти Анатолий Борисович сидел за письменным столом и писал мемуары – описывал аккурат тот самый момент, когда услышал в замочную скважину бормотания директора строительного управления, заставившие его секунду спустя обосраться, выблевать завтрак и потерять сознание.
«Он сказал, что воля мешает удаче, что удача по своей природе – полнейшее безволие. Еще он сказал, что силу воли трудно распознать, потому что иногда она маскируется под пассивность. Однако пассивность – это и есть сила воли, возведенная в абсолют, это подавление желаний волей; синонимом безволия является, скорее, своеволие, сказал он, и это меня поразило так, как больше ничто и никогда не поражало» – написал Анатолий Борисович. Думается, что оглянись он в тот момент, поразился бы куда больше. Но не успел, получил пулю в затылок.
Скорее всего, Анатолий Борисович не стал бы удачливым капиталистом. Для такой карьеры у него не было аппетита – он давно наелся слишком изысканными блюдами. Его вкус был истончен и больше подходил какому-нибудь герцогу. Обладание камнями делает человека странным субъектом, ведь у камней есть удивительное свойство: купить их можно, а продать – нельзя.
В 1985 году ему довелось увидеть свою судьбу в десятикратном увеличении. В поездке по Индии он познакомился со скромным адвокатом по фамилии Виджая-раджа – обладателем нескольких крупнейших камней мира, в том числе самого большого рубина. Камни увидеть было нельзя – они лежали в банковской ячейке – а вот обладатель их был доступен. Был это человек больной, желтый и довольно тихий. Камни он получил в наследство, вошел сразу во все энциклопедии, председательствовал в нескольких комиссиях ЮНЕСКО, но вот продать эти камни не мог – в Индии покупателей не было, поскольку камни считались индуистами не продаваемыми, а за пределы страны вывозить их было запрещено. Не мог он этими камнями даже полюбоваться: доступ к ним был слишком сложной процедурой, что-то надо было подписывать за полгода до посещения, да вызывать специализированную охрану, да не всегда банк соглашался… Да и не любил адвокат камней вообще: не понимал, чего на них смотреть.
Выслушав переводчика, Анатолий Борисович сначала смеялся, потом загрустил. Увы, это была и его история. Камни и ему не давали никакого счастья, кроме счастья обладания своей бесполезностью. В отличие от адвоката, он их, конечно, мог продать, но продав их, он ничего не получал взамен. Деньги не могли возместить потерю, они могли быть только истрачены на камни же. Так что и владение ничего не давало, и невладение ничего не давало. Анатолий Борисович снова пожалел, что не завел детей и внуков.
Странная у него вышла судьба. Соблазненный бормотанием человека у окна, он навоображал себе избранность и всю жизнь провел в попытках поймать горизонт. Он считал себя утонченнее остальных людей, поскольку наслаждался очень тонкими вещами, вроде света, попадающего в ловушку камня, или острой ледяной звезды, загорающейся в глубине самых драгоценных самоцветов, но когда он насытился утонченностью, то разочаровался и в ней, поскольку она показалась ему мороком.
За Веркой он начал ухаживать как раз в такой кризисный момент переоценки ценностей. Анзор, давно носящийся с идеей шефа «женить», рассказал ему взахлеб, какая красивая, белая, жаркая женщина работает у них по соседству. И своя – с пониманием, что да как. Не интеллигентка какая-нибудь, которая начнет нос воротить да делать вид, что осчастливила торгаша.
– Эта не начнет? – весело спросил Анатолий Борисович.
– Эта? Нет! Простовата, конечно, для вас… Но обтешете. Она как поле непаханое. Не москвичка, которая старая уже в пять лет, а девка из провинции. Нет, честно.
Вот это и зацепило. А когда он пришел в магазин и увидел ее, сердце торкнуло. Верка была простая, вся на виду. И она пошла за ним так доверчиво. А уж после ее истории об осетрине он твердо решил эту молодую женщину
