имущественные права гражданина, что в условиях общей российской революции вело к анархии и беспорядкам в Украине». В результате этого, а затем следующего шага – земельного закона от 18 января 1918 г. – «звериные инстинкты толпы вышли на поверхность. Расширялось количество элементов, для которых не только хищения имущества в усадьбах помещиков и на монастырских землях, но и ограбления и убийства стали выгодным ремеслом»[385].
Прекратить хаос, хищническое уничтожение богатств, изменить криминогенную ситуацию, навести спокойствие и порядок и был призван П. Скоропадский. Правда, для этого боевому генералу пришлось взять на себя обязательства выполнить выдвинутые уже другим, немецким генералом – В. Гренером – условия: отказаться от создания собственного войска (достаточно оккупационного, но кто тогда является на деле и будет оставаться настоящим хозяином положения? – В. С.); отдавать украинских граждан за совершенные преступления против союзных войск под юрисдикцию немецко-австрийских полевых судов (блестящая иллюстрация «суверенитета»! – В. С.), позволить союзникам «оградить украинскую юстицию от террора всяких политических организаций» (А. Тимощук «перевел» юридическую формулу на понятный каждому язык, и у него получилось: «то есть санкционировать их карательные акции на оккупированной территории»), согласиться с увольнением из государственных учреждений «социалистических» элементов и распустить земельные комитеты; восстановить право частной собственности и обеспечить уплату крестьянами стоимости полученной земли и еще ряд пунктов подобного рода[386]. Исследователь вынужден в этой связи честно признать: «Безусловно, что выполнение Украиной этих требований прежде всего было выгодно Центральным державам (заслуживающая одобрения определенность и категоричность. – В. С.), но в большинстве (!) это и не представляло значительных помех (!) для развития собственного народного хозяйства (понятная туманность – что тут еще скажешь? – В. С.) и давало реальные властные рычаги украинскому правительству для прекращения анархии и социального раздора (читай – насильственного прекращения демократических преобразований. – В. С.), для государственного продвижения по пути, которым уже прошло много европейских стран (перспектива в условиях иностранной оккупации как минимум проблематичная. – В. С.)»[387].
Однако еще более сомнительными представляются выводы А. Тимощука, логически дополняющие предложенную схему. «Безусловно, – констатирует юрист, – комментируя приход к власти П. Скоропадского, формальным юридическим языком его трудно назвать легитимным. Конечно, решающую роль в получении (! – В. С.) П. Скоропадским власти сыграли немцы. Но их модель реформирования Украины совпадала со взглядами на государственное строительство и самого Скоропадского. Главной причиной устранения с политической арены Центральной Рады и создания гетманата П. Скоропадского было отсутствие эффективного государственного управления, а поводом – анархо-криминальная ситуация, сложившаяся весной 1918 как в городе, так и в украинском селе (неужели ситуация в стране и необходимость ее изменить – это только повод для кардинального слома государственного строя? – В. С.). Поэтому, на наш взгляд, при освещении вопроса о легитимности гетманской власти в Украине 1918 г. следует применить конкретно-исторический подход, а не абстрактное клише теории государства и права, созданное из формальных определений»[388]. Иными словами, для наведения порядка (слома анархо-криминальной ситуации) к власти можно прийти и уголовным – («формально нелегитимным»[389]) путем, а затем таким же образом укреплять и удерживать свою власть. А если в науке для этого «придумали» определенные термины – квалификации, то для специалиста-правоведа достаточно высокомерно объявить их «абстрактными клише теории государства и права, созданными из формальных определений» и, многозначительно намекая на преимущества конкретно-исторического подхода, «снять проблему» относительно П. Скоропадского. Правда, относительно анархо-криминального «народа» (почти всей нации, которая защищалась от новой власти), то любые попытки понять общественные процессы через призму «конкретно-исторического подхода» забываются (или отвергаются), и вполне пригодными становятся абстрактные клише «теории государства и права». Вооруженные выступления против гетманата квалифицируются априори «разновидностью политического и уголовного бандитизма»[390].
Подобная «асимметрия» применяется, как думается, не из-за пренебрежения элементарной научной логикой, исследовательской корректностью, а из сознательного расчета – любой ценой оправдать определенную политическую точку зрения. Поэтому А. Тимощук больше всего стремится «понять позиции защитников закона (то есть гетманцев. – В. С.), которые, несмотря на дискуссионность легитимности законодателя, восстановили попранные права частного собственника»[391].
Так вот, наконец, для чего следовало осуществлять государственный переворот, ликвидировать республиканско-демократический строй, отменять Конституцию, запрещать созыв украинского Учредительного собрания, крестьянского и рабочего съездов, форумов ведущих национальных партий (УПСР и УСДРП), осуществлять еще множество антидемократических шагов – чтобы защитить права частного собственника. Естественно, под последним понимаются только помещичье-капиталистические элементы (как известно, в большинстве – на Украине – этнически не украинские). Что касается собственности, скажем, крестьян, то тут применима, вполне оправданна другая мерка – ей можно распорядиться по праву силы («уголовное давление на крестьянство») в пользу немецких и австрийских захватчиков – и это не будет нарушением ничьих прав, будет торжеством того же закона – конечно, закона гетманского – по естественной логике антинародного и антинационального.
Однако, даже признавая дискуссионной квалификацию «бандитских повстанческих отрядов», которыми покрылась практически вся Украина, автор пытается изобразить вполне правомерной террористическую по своей сути деятельность охранных структур гетманата. Ведь они защищали «законопослушных граждан» (цензовое абсолютное меньшинство населения Украины. – В. С.).
Очередным проявлением асимметрии – уже с определенным национальным акцентом – является попытка О. Тимощука представить массовую стихийную борьбу украинского крестьянства против гетманата и оккупантов как результат прежде всего преступных действий Советской России, РКП(б)[392]. Даже «анархо-коммунист» Н. Махно был «заслан» в Украину В. Лениным и Я. Свердловым с задачей осуществления террористической деятельности, развертывания антигетманского восстания[393].
Поэтому режим имел «достаточно оснований для применения принудительных мер к коммунистическим подпольщикам (к их числу вслед за гетманской администрацией О. Тимощук относит все левые политические силы, в том числе и украинские как «экстремистские». – В. С.). Их деятельность составляла реальную угрозу жизни не только гетманскому чиновничеству, но и значительной (предусмотрительно не уточняется, какой, на самом деле абсолютно меньшей. – В. С.) части населения Украины»[394]. Совсем не удивительно, что «главный смысл гетманских реформ в области юстиции заключался в налаживании традиционной российской модели судоустройства (речь о царском судопроизводстве. – В. С.), действующая субординационная вертикаль которой с государственным самоопределением Украины была нарушена. Для этого, по мнению П. Скоропадского и его ближайших юридических советников (а такими, как известно, были в основном старые имперские чиновники. – В. С.), десятилетиями апробированную российскую схему устройства центрального аппарата юстиции необходимо было перенести из Петербурга в Киев и распространить его руководящие полномочия на те территориальные судебные ячейки, которые еще оставались в Украине»[395].
Что же: с точки зрения монархических убеждений и ориентаций П. Скоропадского все логично, даже закономерно. И если проявить элементарную последовательность, то придется признать, что весь режим гетманата (об этом, по крайней мере, убедительно
