использования скальпеля ученого, бинокля натуралиста, микроскопа и т. п. Народ игнорирует логику, по которой один объект должен иметь лишь одно имя. Если нужно, пусть будет дюжина или сотня имен для одной птицы или цветка. Одна птица или один цветок может быть богаче, чем другой, и потому требует больше названий.
Даже если при наименовании совершается ошибка, то и она обычно живая и выразительная: сама ее изобретательность и оригинальность делает ее запоминающейся. Объясняя эту ошибку, мы говорим: «Когда-то люди думали об этом вот так». А что может быть интереснее, чем путешествие в историю мысли?
Почему наш ночной сокол называется козодоем?
Почему некоторых рептилий типа домовых ужей, обитающих в сараях, называют молочными змеями?
Почему греки называли зимородка «халцион», т. е. тихий, безмятежный?
Почему морская уточка называется морским желудем?
Почти все эти названия являются результатом ошибки, но за каждой из них кроется прекрасная маленькая история такой прочности, что все большие словари сохраняют эти названия.
Ошибки в названиях, особенно ботанических, иногда слишком поспешно исправляются добавлением к названию слова «ложный». Например, назовут растение чертополохом, но, чтобы отличить его от другого чертополоха, обозначат цвет — и он становится «пурпурным чертополохом». Но беда в том, что это название уже носит другое растение, и путаница возрастает: при ближайшем рассмотрении новый претендент оказывается вовсе не чертополохом, и тогда его называют «ложным пурпурным чертополохом». И так далее. Только в Центральном Техасе таких «ложных» растений десять или пятнадцать видов.
Выживает лишь малая часть бесконечного моря народных названий. Они умирают и рождаются как живые существа. Словари изобилуют устаревшими формами названий, а многие умирают еще до того, как достигнут словарного статуса. С ростом плодовитости какого-либо вида в природе умножается смертность отдельных индивидуумов. Также и с народными именами. Некоторые из них выживают в одном окружении, умирая в другом, — в результате возникает множество местных наименований одного и того же растения или животного.
Мне бы даже хотелось, чтобы отпали наконец некоторые названия баклана, но мое желание еще ничего не значит. Может, в них есть какой-то тайный верный смысл, который мне не дано оценить. Эту хорошую птицу, на ее беду, называли по-разному и в Европе и в Америке и в древние и в нынешние времена. От Флориды вдоль побережья Мексиканского залива до Браунсвилла в Техасе его зовут негритянским гусем; от Браунсвилла дальше на юг, вдоль Мексиканского побережья, он — Pajaro burro, что по-испански означает «птица-осел». Эти имена указывают на то, что баклана презирают. Его в насмешку называют черным лебедем, водяным канюком, хотя он не ест падали, и водяной индейкой, что является очевидной ошибкой в определении, поскольку водяная индейка — это прочно установившееся наименование змеешейки (Anhinga).
Английское название баклана Cormorant происходит от старофранцузского слова, означающего «морской ворон», что есть явная клевета, поскольку баклан намного более благороден, чем ворон, — он добывает свою рыбу в честной погоне под водой и питается только живой добычей. Ворон же ест все что угодно.
В глубинах английской истории времен жрецов-друидов баклан считался птицей зловещего предзнаменования.
Короче говоря, все представления в народе о баклане, на мой взгляд, являются ложными. Он — не ворон и не похож на него; не канюк, хотя и черный и имеет крючковатый клюв; не лысый, как предполагает древнегреческое имя; не имеет родственных связей со змеешейкой; он не стоит, не плавает, не похож на гуся и уж тем более на лебедя. Словно желая окончательно утвердить недобрую славу этой птицы в англоязычном мире, Джон Мильтон делает ее олицетворением самого Сатаны: влетев в Эдемский сад со смертоносными замыслами в отношении наших первых предков, Сатана восседает на древе жизни, «как баклан»!
Даже наука, давшая баклану название Phalacrocorax, что по-латыни означает «лысый ворон», наряду с народными названиями и классической литературой увековечила заблуждение и предрассудки.
Мексиканский баклан техасского побережья проявляет склонность к пресной воде. Когда несколько лет назад наполнилось озеро Маршалл-Форд в Центральном Техасе, в 200 милях от залива, колония бакланов устроила гнездовье в незатопленных вершинах деревьев пекан. Их сгоняли, в них стреляли рыбаки, но бакланам удалось вывести большое количество птенцов.
Неужели ошибочные, обидные имена мешают нам использовать Phalacrocorax mexicanus в техасских бухтах и в устьях рек так, как используют их китайцы, — в качестве ручных животных для ловли рыбы? В Англии несколько веков назад рыбная ловля с помощью бакланов была весьма популярна. Некоторые птицы были выдрессированы так, что не глотали пойманную рыбу даже без кольца на шее. Может быть, если бы с самого начала кто-нибудь назвал эту птицу водяным соколом, водная соколиная охота с использованием мексиканского баклана на побережье залива была бы теперь модным увлекательным спортом. Вот так много значит имя, особенно данное народом.
Первые поселенцы западных прерий назвали суслика степной собачкой. Такая ошибка дала этому виду грызунов отсрочку истребления, поскольку сделала его неприемлемым для желудка поселенца даже в длинные периоды отсутствия мяса. Громкий протест, который издают эти создания, когда кто-либо приближается к их поселениям, был назван людьми лаем, а лаять может лишь собака. Получилось, что лай оказался более действенным способом защиты, чем зубы суслика, хотя этот грызун довольно агрессивен.
Желудок первого поселенца принимал почти все, но кто же выдержит за столом фразу: «Передайте, пожалуйста, кусок собаки»?! Взрослая степная собачка действительно жестка на вкус, но не жестче, чем старый американский заяц, и по временам я находил молодых сусликов вполне съедобными. Теперь эти хитрые маленькие зверьки уже почти все вытравлены, вместе с ними исчезла и кроличья сова.
Бывает, явные ошибки, вызванные типографскими опечатками, неправильным произнесением или глупым переводом на другой язык, рождают хорошее наименование. Английское название горихвостки Redstart (красный старт) от устаревшего Rothstert (краснохвостая) лучше старого названия. Когда эта птичка срывается с места, быстрая огненно-красная вспышка среди зелени, кажется, полностью оправдывает ее имя.
В некоторых частях этой страны дикую утку крякву называют стадной уткой, я думаю, потому, что она так часто приручается, входя в стадо домашних уток. То же относится и к стадному голубю — так называют лесного голубя клинтуха, поскольку некоторые считают, что он когда-то принадлежал к стаду домашних голубей.
В ряде случаев птица или растение, имеющие много народных названий, обладают удивительными привычками, широким распространением, заметными особенностями, поразительной формой, цветом, которые привлекают внимание и возбуждают народную фантазию. Красноперая утка (нырок длиннохвостый) имеет пятьдесят девять бытующих названий — множество объясняется широким распространением этой птицы. Выводясь на территории от Гудзонова залива вплоть до Южной Америки, она наблюдаема большим количеством
