— Если бы вы… вы… вы… испытывали хоть какую-то привязанность ко мне… Если бы хоть не… не… немного подумали о моем благополучии… Вы не захотели бы раз… разлучить меня с кардиналом…
— Ваш кардинал — предатель! — заявил Гастон. — Он служит только самому себе, набивает мошну и укрепляет свою власть! Да, мой брат, настало время, когда вам придется выбирать между ним и между мной и матерью! Мы больше не потерпим его наглости и вмешательства в наши дела! Он должен уйти!
— Или уйдет он, — заорала во весь голос Мария Медичи, — или уйду я!
Тут она решила удариться в слезы, и их обильный поток смешался с обвинениями и оскорблениями.
— Неблагодарный сын! Я сделала для вас все, что могла! Все эти долгие годы после смерти мужа я сохраняла корону на вашей голове! Я отдала вам свою жизнь! И каково же вознаграждение? Где благодарность и любовь, которые вы обязаны проявлять по отношению ко мне? Их нет! Зато вы открыто предпочитаете этого выскочку, этого мелкого интригана-предателя! И кому предпочитаете? Собственной матери!
Людовик не мог выговорить ни слова. Лицо матери, искаженное злобой и покрытое ручейками слез, склонилось к нему, и он вдруг почувствовал, что его словно крутит в волнах прибоя. Голос матери не давал ему ни секунды покоя. Этот навалившийся на него груз ярости и упреков, казалось, давил на него физически, как тяжелая ноша.
Его обвиняли в том, что он предпочел кардинала де Ришелье своей матери. Но Ришелье никогда не давал ему повода чувствовать себя низшим существом, мальчишкой в одежде короля. Он не обременял Людовика заботами, не терзал попусту и не подчеркивал свою роль и значение. Кардинал служил буфером между ним и коварным двором, от которого можно было ждать лишь интриг и измены. Мать бросила страшное обвинение, и ему вдруг стало ясно, насколько оно верно: он, действительно, предпочитал ей Ришелье. И не только ей, но и всем остальным…
— Вы прогоните его? — продолжала настаивать королева-мать. — Обещаете, что этот дьявол до завтрашнего утра будет заточен в Бастилию?
— Если, брат, вы этого не сделаете, — заверил Гастон, приходя матери на помощь, — то лично я знаю, как себя защитить.
— А я оставлю вас! Покину вас и двор раз и навсегда! — крикнула Мария Медичи.
Людовик колебался. Проблема встала так остро, как никогда раньше. И все-таки он сделал попытку выиграть время — такова уж была его натура.
— Ради меня, и вы, мадам, и ты, Гастон, умоляю — простите кардинала и верните ему свое благоволение. Брат, ты получишь желаемую тобой невесту, и если настаиваешь, то и Иль-де-Франс, но перестаньте преследовать кардинала!
— Никогда! — решительно ответила Мария Медичи.
— Никогда! — как эхо, повторил Гастон.
— Будете цепляться за это ничтожество и увидите, что вас покинут все, даже последние друзья, — пригрозила королева-мать. Она двинулась к королю, и тот непроизвольно отшатнулся. — Ну же, каков ваш ответ? Мы ждем!
Людовик уже был почти готов уступить и отдать им на съедение своего министра. От всех этих нападок у него невыносимо разболелась голова, а язык распух так, что он сомневался, сможет ли произнести хоть слово. Искушение было сильным, но как-то вдруг он его преодолел. И без малейших признаков заикания произнес:
— Ришелье останется, мадам! Это мое окончательное решение.
Повернувшись, он подошел к дверям и постучал по ним тростью с золотым набалдашником. Дверь тут же открылась, и в мгновение ока он оказался в окружении своих приближенных. Под их защитой, чувствуя себя в безопасности, Людовик еще раз повернулся, поклонился матери и стремительно удалился.
— Лжец, обманщик! — заорала вслед ему Мария Медичи и выругалась по-итальянски.
Потом она обратилась к Гастону:
— Нас не заставят свернуть с пути, сын мой! Мы осуществим наш план! Пойдем и обсудим наш следующий шаг в этой маленькой игре. Возможно, кровавой игре — не исключено и такое… Они еще дождутся… Этот его любимый кардинал… Мы с ними покончим, а Людовик еще не один раз пожалеет, что встал на его сторону…
* * *
От досады Мария Медичи искусала себе губы.
— Он отказал нам… Не могу в это поверить… А ведь я так надеялась, что один-единственный раз Людовик поступит как настоящий мужчина…
Королева-мать опустилась в кресло и принялась обмахивать себя веером, тяжело дыша и сверкая глазами.
— Он словно обручен с этим мерзавцем Ришелье…
— Их можно разлучить только силой, — сказал Гастон, и его смазливое лицо озарилось торжествующей улыбкой. — Я намерен уехать из Парижа, отправиться в Орлеан и там поднять свое знамя! Я пошлю письма всем изгнанным принцам, и мы объявим войну Ришелье. Другого пути у нас нет!
— И Испания нам в этом поможет! — объявила Мария Медичи, а сама подумала, влюблено глядя на Гастона: «Вот мужчина с настоящим характером. Он достоин быть королем Франции!»
Потом она немного подумала и добавила:
— Надо быть очень осторожными, сын мой. Если этот дьявол пронюхает о наших планах, нам не сносить головы.
* * *
Многие очевидцы тех событий утверждают, что Мария Медичи уже давно готовила отставку кардинала де Ришелье. Более того, видя, что ее сын на краю могилы, она даже приняла решение арестовать кардинала, как только король умрет, и заточить в лионскую тюрьму Пьер-Ансиз, поручив надзор за ним Шарлю д’Аленкуру, коменданту Лиона. Но у нее ничего не получилось. Не получилась и попытка давления на короля. И тогда она решила поговорить с сыном последний раз, чтобы решить все полюбовно. Она еще раз пришла к Людовику и заявила,
