А еще это давало ему возможность вновь увидеть Веронику. И это вызывало в нем какую-то глупую, по-детски наивную радость.
Благодаря пробкам он оказался у дома только час спустя. Не теряя времени, пересек холл и уже хотел было зайти в столовую, но остановился, когда из гостиной донеслись звуки музыки.
Вероника говорила, что играет его отцу. Да и сам он слышал ее инструментальное исполнение Синатры. Влекомый смутно знакомой мелодией, он приоткрыл дверь и замер на пороге, когда понял, что за роялем сидит вовсе не Вероника.
Играл отец. Задумчиво перебирая клавиши, наигрывал песенку, которую Эмиль вспомнил в тот же миг, как увидел его за инструментом. Эту несложную мелодию отец, вовсе не являвшийся профессиональным музыкантом, когда-то давно, в детстве, играл Лене. И, видимо, именно это стало причиной того, что сестра годы спустя тоже захотела освоить игру на рояле.
Он стоял на пороге, а в голове оживали почти забытые образы девочки с кокетливым бантом на макушке и широкой улыбкой во весь рот. Сестра была той, кому он отдал свое нерастраченное тепло. Той единственной, кто давал любовь ему взамен.
— Эмиль…
Он не сразу понял, что отец его зовет. Сосредоточив на нем взгляд, Эмиль внутренне дрогнул — впервые за последнее время Романов-старший смотрел на него так… осознанно.
Обычно отец его просто не узнавал. В его воспоминаниях, почти полностью заменивших реальность, ему, Эмилю, места, как правило, попросту не находилось.
Чуть помедлив, он все же двинулся отцу навстречу. Присел на подлокотник кресла, которое обычно занимал родитель, и взглянул тому в лицо.
Вспомнились слова Вероники — «мне некого прощать и некому просить у меня прощения». А ему, Эмилю, было. Пусть даже отец не поймет того, что он сейчас скажет… но ему самому было просто необходимо произнести вслух слова, прожигающие душу своей невысказанностью.
— Папа… — начал он. — Ты никогда об этом не просил и знаю, что никогда не попросишь, но я… все тебе простил. Давно простил. Я…
Старческая рука легла поверх его и Эмиль замер.
— Я люблю тебя, сын. Всегда любил, хоть и не умел сказать об этом.
Сердце подскочило к горлу. Эмиль встал, порывисто обнял отца и ощутил, как отцовские руки смыкаются на его спине, даря ответное объятие. Впервые за всю эту чертову жизнь…
Но когда он отстранился, лицо папы вновь было отсутствующим, словно ничего сейчас и не произошло. Словно не было этой откровенности и слов, что так долго не могли сказать друг другу…
Подавив накатившее удушливой волной разочарование от того, что миг близости был таким коротким и больше, возможно, никогда не повторится, Эмиль все же шепнул:
— Я люблю тебя, папа.
Обнимая отца за плечи, он подумал о том, что если бы не Вероника — он никогда не сумел бы сказать этих слов. Она опрокинула вверх ногами его привычный мир, но она же сделала его лучше.
Следующая мысль, пришедшая на ум, внезапно его испугала. Отец сидел в гостиной один. Почему? Куда делась Вероника?
— Папа… — он сжал крепче плечо отца и заглянул ему в лицо. — Папа, где Лена?
Он полагал, что так отцу будет понятнее, о ком идет речь. Но тот, задумчиво обведя пальцем одну из своих бесценных запонок, сказал вдруг:
— Лены давно нет… и Вероника уехала.
— Что? — переспросил он в полном недоумении.
Наверняка отец что-то напутал. И все же Эмиль ничего не сумел поделать с тревогой, вдруг резко всколыхнувшейся внутри.
— Уехала… — повторил Романов-старший поразительно уверенно.
Выпрямившись, Эмиль промчался до самой двери и выскочил в холл, где и наткнулся на Василису.
— Ой, — только и сказала она при виде него.
— Где Вероника? — потребовал он ответа без лишних предисловий.
То, как побледнела девушка при этом вопросе, уже сказало ему о многом.
— Она же к вам поехала… — пробормотала Василиса, испуганно на него глядя.
Сердце замерло и стремительно ухнуло вниз.
— Куда? — спросил быстро, уже понимая подсознательно, что произошло.
— Вы же написали адрес…
— Я ничего не писал. Василиса, куда уехала Вероника?!
14Сопротивляться бесполезно.
Это я понимала по тому, как крепко держал меня Артем, по тому, как вкрадчиво он говорил. Позади меня стоял человек, которому я отдала годы жизни, и от которого так знакомо, так по-родному пахло вишней и горьковатым миндалем. Но при этом он был уже совсем другим. Совсем чужим. Опасным…
— Идем, — повелительно произнес он, утягивая меня за собой.
Я панически стала шарить глазами по переулку — никого. Можно было закричать, но принесет ли это хоть какой-то толк раньше, чем Орлов что-то со мной сделает? Возможно, лучшим выходом сейчас было усыпить его бдительность, притвориться покорной, а потом попытаться застать врасплох…
Я не знала, что выбрать. Не знала, какой поступок окажется верным.
Артем казался подозрительно, неестественно спокойным для того, кто узнал о связи жены, которую всегда страшно ревновал, со своим врагом. Наверняка он даже догадывался, что именно от Романова я ношу ребенка. И вдобавок ко всему я сама написала в смс, что кое-что на него, Артема, нашла…
Сквозь страх вдруг пробилась слабая радость от того, что не взяла с собой оригинальные документы — только сфотографировала несколько листов на телефон, чтобы показать Эмилю. Если Артем что-то со мной сделает… мне хотелось верить, что безнаказанным он не уйдет. Что Вася и Эмиль воспользуются моей находкой как следует…
Господи, неужели он убьет меня? От этой мысли захотелось закричать — отчаянно, испуганно, надрывно. Но с губ сорвалась лишь беззвучно звучащая молитва. Не сейчас… Пожалуйста, не сейчас… Только не теперь, когда я носила в себе долгожданного ребенка, когда почти поверила, что после предательства мужа еще могу быть счастлива…
Перед глазами всплыло лицо Эмиля. Я так боялась своих зарождающихся чувств, так отчаянно боролась с собой, боясь вновь обжечься… А теперь мужчина с глазами-льдинками никогда не узнает о том, что стал значить для меня слишком много. Намного больше, чем мне самой хотелось бы признавать…
От следующей мысли по телу пробежал ледяной озноб. А где вообще был сейчас Эмиль? Как его телефон попал к Артему? Не сделал ли муж с ним что-то страшное… что-то необратимое?
Орлов упорно тянул меня к одному из заброшенных зданий. Больше медлить было нельзя. Я открыла рот, чтобы закричать, но грубая рука тут же его запечатала.
— Не надо шума, Ника… — почти промурлыкал он на ухо. — Мы с тобой просто поговорим…
Он протащил меня через полуразрушенное здание на соседнюю улицу и я сразу узнала его черный Мерседес, припаркованный у обочины.
