Машка захохотала, а Житяниха сдержалась, и потопала резво за рыжухой. А как инако? Повинность у нее такая.
Ариша к Андрею бегом бежать хотела — ведь две недели почитай не виделись. Страда! Но шла урядно, не хотела ронять боярский чин, да и уроки Ксении засели в голове накрепко. Токмо идти-то можно какой хочешь павой, а мысли в голове вовсе не высокочинные, а совсем даже наоборот. Машка всколыхнула смелыми своими рассказами женское в Арине, и теперь оно никак от нее не шло.
Вспоминала Шумского, тело его крепкое, да тёплое, радость телесную, что по сей день почитала наивысшей и взгляд горячий, что прожигал через все одежки. Пока дошла, себя-то уж мало помнила. А когда увидала глаза черные, любимые, совсем разум обронила.
Андрей стоял у крыльца опричь Дёмки и говорил что-то, а сам оглядывался нетерпеливо — не инако, ее высматривал. Тут солнышко ласковое проглянуло сквозь просинь небесную, осеннюю. Обдало землю уходящим теплом. Так и Арину обдало жаром, когда встретила взгляд Андрея…
Ей бы глаза опустить, смутиться или еще как проявить урядность, а она возьми и уставься на него. А сам-он брови свел, да не по злости, а от… Пожалуй, Аринка поняла отчего. Тосковал по ней, по никчемной. И так сильно, что аж кулаки сжал. Она чуть было не кинулась к нему, но услыхала сердитый шепот Житянихи:
— Боярышня, глаза-то притуши. Аж слепят, как горят. Этот твой бесноватый сейчас вспыхнет соломкой и меня в расход пустит. Уж пожалей мамку старую, не заманивай сармата страшного. Ить глянь, смотрит-то как, аж я загорелась.
Ариша вздохнула глубоко, себя сдержала. Подошла урядно к Андрею, тот и сам крепился. Строгая мамка всего-то и позволила, что поклон, здоровкание и троекратный поцелуй в щеки. Шумской зубами скрипнул, набычился, а Дёмку, оглоеда, как прорвало: стоит и зубы скалит. Смеется ажник в голос.
Аришка уж собралась дать укорот шельмецу, рот открыла, а тут Житяниха:
— Боярич, как же хорошо ты смеешься, радостно так, сердечно. Я вон напрошусь и к твоей невесте стеречь, когда время придет. Что ты, Демьян Акимыч, живот надорвал нето? Затих чегой-то…
Дёмкину улыбку, как ветром сдуло.
— Дёма, ты никак женишься? — Аришка и сердиться перестала. — Кто же счастливица?
А вот тут хмыкнул Шумской, да не абы как, а еще поехиднее, чем Дёмка.
— А его боярин Аким отправляет за невесту хлестаться. Род-то богатейший и старейший. Буйносовы. Они в женихах, как в сору роются. Этот не хорош, и тот не годится. А Демьян-то наш, Акимыч, всех там и победит чубом своим кудрявым. Так ли, братка?
Теперь уж пора пришла смеяться всем, окромя бедолаги Дёмки. Та еще радость — невесту стяжать. Добыча-то ценная, но ить позорище, как есть позорище!
— Отлезь.
— Да чего мне к тебе лезть-то? Вон пусть невеста к тебе липнет, Любовь Саввишна.
Посмеялись еще немного, да и пошли кто куда. Дёмка к каурому своему — конь-то, чай, обидных слов не наговорит. Арина двинулась бездумно в сторону сараек, в надежде, что Шумской пойдет следом. Он и пошёл. За ними топотала Житяниха, прятала улыбку в повойник*, но следила строго.
— Ариша, все ли у тебя ладно? Не видел давно. — Голос Шумского дрогнул нежно, на него такой же дрожью отозвалось Аринкино сердечко.
— Все ладно, люб… Андрей. Спасибо тебе за подарки и сласти. — Дня не проходило, чтобы из Савиново не приезжал измученный гонец с гостинцами для рыжей. — Устал ты… Вижу, ведь.
Остановилась, обернулась, чтобы на Андрея посмотреть. Тут же услыхала кашель мамки — мол, отодвинься, бесстыжая.
— Страда удалась, Арина. Урожай собрали щедрый. Хватит до следующей нови, да и с лишком.
Аринка по глазам боярина видела, что говорить он хотел совсем не о том. А уж если по совести, то ему не до разговоров было. Рыжая видела горячий взгляд, отвечала трепетом. С того Шумской грозно поглядывал на Житяниху, а та вроде как не замечала.
Ай, нет, заметила!
— Боярышня, ты побудь тут минуточку малую, мне отойти надоть. Я скоро обернусь, ты стой на месте-то, — мамка пожалела рыжую, глаз ее печальных не снесла, да и сделала малый подарок для молодых.
За минутку-то что они успеют? Греха большого не выйдет. Токмо мамка отвернулась-отошла, Шумской Аринку подхватил и снес, будто ураганом к стене сараюшки.
— Арина, что за казнь такая? — целовал так, что Аринка едва на ногах держалась, а и рада была, дурёха.
Отвечала на поцелуи сладкие, обнимала жарко.
— Последняя седмица, золотая… А покажется годом… — Шумской сердился, но и горел, как в пламени, и Аринка вслед за ним.
Андрей дурной сделался, дернул вверх подол Аришкиного летника, к стенке крепко тиснул, а тут голос мамки!
— Аринушка, иду я. Уж прости, что ждать-то заставила, — хитрая тётка шумнула, чтобы успели друг от друга отлепиться.
Шумской едва не зарычал. Отпустил золотую свою, и громко так молвил:
— Мамка, иди нето ратником в мой дозорный десяток. Возвышу. Мимо твоего носа ни одна мышь не проскочит.
Аринка даром что чуть не пылала от греховного, но все ж прыснула, зашлась тихим смехом.
— А и спасибо, боярин, за посул. Пойду нето, — мамка поклонилась, и огрела сармата ехидственным взглядом. — Когда меч-то выдашь?
Аринка видела, как изгибается бровь ее жениха сердитого, и любовалась. Вот ей Богу! Красивый такой…
— Меч, говоришь? Ладно. Будет тебе меч. А то сама купи, — достал из подсумка золотой и вложил Житянихе в узловатую ладонь.
Та аж обомлела — золотом, да за минутку малую с невестой? Дурной, как есть дурной! Пригляделась к нему, и поняла — дюже любит Аришку-то. Такие вот смурные на поверку самые неуемные в любвях. Знала, поди. Уж не первый год в мамках ходила.
— Щедро, боярин. Спаси тя Бог, — поклонилась. — Токмо знай, более Арину Игнатовну с тобой одну не оставлю. Работа моя такая.
Ариша видела, как Шумской вздохнул тяжело, но и кивнул мамке, мол, без тебя знаю, что ты, злыдня, справно повинность свою несешь. Снова двинуло рыжую в смех.
Андрей на это только головой покачал, брови рассупонил, улыбнулся и уже проводил Арину до хоромцев урядно. Шел позади невесты своей и Житянихи, вроде как провожал. Уж у ворот Аринка вновь услыхала голос его бархатный.
— Ариша, так не прощаюсь я надолго. Следующим воскресеньем свидимся, — вздохнул. — А ты, мамка, глаз не спускай. Люди мои тут все время, так ты кричать-то не опасайся, если что.
— То мне ведомо, боярин. Да уж завтра боярышня и на улицу не ступит. Сам знаешь, все по обычаю.
На прощание снова дозволено было троекратно целовать в щеки. Аринка принимала простую ласку от Андрея, а тот медлил, целовал-то почитай раза в два дольше обычного. Мамка опять зашипела…
Аришка от Андрея отлепилась, да не сдержала мыслей дурных — кто ж пост тот выдумал? Не иначе ирод какой!
