И Глеб с сожалением отказался от заманчивого предложения:
– Спасибо, Светлана, как-нибудь в другой раз.
– Ну, как знаете, – в голосе Ланы послышалось легкое разочарование. Она повернулась к Саше. – Но ты-то поужинаешь со мной? Или ты тоже спешишь?
– Я поужинаю. Сейчас только провожу этого… клиента.
– Надеюсь, мы с Вами еще увидимся, Глеб.
Лана скрылась на кухне, оставив пару наедине. Надо было прощаться и уходить. Глебу мучительно захотелось обнять Сашу. Покрыть поцелуями беззащитную тонкую шейку… И спелые губы… Но нет! Это невозможно. Сейчас невозможно. Пока Саша верит, что ненавидит его…
И все-таки просто уйти Глеб не смог. Он протянул Саше руку. Словно предлагая перечеркнуть неудачный опыт их прежних отношений и начать все заново. Однако упрямая девчонка демонстративно заложила руки за спину и отчеканила:
– Прощайте, Глеб.
В своем новом состоянии чувственной наполненности Гордин даже не обиделся. Ну что ж поделаешь, если ему выпало влюбиться в упрямого капризного ребенка! Он должен быть терпеливым. Стать терпеливым…
– До свидания. И большое спасибо, Саша. Я получил огромное удовольствие от твоей работы. Элем Арсеньевич прав, ты – настоящий мастер.
Гордин не понял, почему на подвижном Сашкином лице выражение драчливого вызова вдруг сменилось смущением…
***
– Элем Арсеньевич, вы видели, что она сняла? Да, добрый вечер! Вы видели мои портреты? – захлебываясь, частил Глеб.
– Нет, юноша, признаться, не видел. Барышня сказала, что покажет после обработки. А я закрутился и не спросил. А что там?
– Я сейчас вам ссылку скину. И пароль. Посмотрите… Я перезвоню минут через десять.
Когда через четверть часа, Глеб снова набрал номер Корбуса, он услышал в трубке низкий раскатистый смеховой рык.
– Ну, Сашка, ну, засранка! А ведь она к вам точно неравнодушна!
– По-моему, она меня ненавидит!
– Я бы не делал таких категоричных выводов, юноша.
– Элем Арсеньевич, не называйте меня юношей – а то я словно в детство впадаю. И, пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты.
– Ту-ту-ту… Что ж, теперь, пожалуй, это будет уместно. Глеб?
– Да, Глеб.
– Так вот, Глеб, ты даже не представляешь, как это здорово!
– Здорово? – недоверчиво переспросил Гордин. – Вы считаете, что это – здорово?
– Конечно! Замечательные карточки! Сашка столько таланта вложила в то, чтобы снять тебя так… Все, чему я ее учил… Только наоборот! Она учла и выпятила все недостатки лица, скрыла все достоинства. Чистый артхаус. Этакий немецкий экспрессионизм.
Корбус опять зарокотал довольным смехом. Гордин даже обиделся:
– Так вам это понравилось?
– А тебе нет? Тебя никто другой так не снимет! Гордитесь, юноша, ваш портрет сделал лучший фотограф России! И очень талантливо сделал! Хотя и не комплиментарно. Это факт!
– Неужели я на самом деле такой урод?
– Нет, конечно! Любое человеческое лицо по природе своей несимметрично. Твое тоже. А Сашка сделала эту особенность главной фишкой портрета. Отличное видение! Еще и чебэхнуть догадалась!
– Что сделать?
– Перевести в черно-белое изображение. Никакого цвета, только линии, света и тени. А линии какие, просто загляденье! Словно резцом высечены. Тебе когда-нибудь нос ломали?
– Да, было в детстве. На лыжах неудачно с горки съехал. А что?
– Я сначала не заметил, а на портрете это очевидно. И левый глаз у тебя больше, чем правый.
– А что-нибудь нормальное у меня есть? – в отчаянье спросил Глеб.
– Ту-ту-ту… Да ты не обижайся! Сашка намеренно сделала на тебя карикатуру. И причем без всякой там Фотожопы. Умничка девочка! Я бы прям на конкурс отправил!
– Как, опять на конкурс? – всполошился Глеб. – Ну уж нет! С меня хватит! Тем более в таком виде. От меня друзья шарахаться начнут.
– Да, пожалуй… А ты что, не видел, как она тебя снимала? Свет-то снизу был. Неужели не догадался, что может получиться?
– Я не смотрел. На самом деле я… я словно в трансе был…
– Так. Ясно. И наша барышня никаких контролек42 тебе не показала? Даже на дисплее камеры?
– Она сказала, что никогда не показывает клиентам полуфабрикат.
– Ерунда, должна была показать. Это она тебе отомстила за все. И за укус, и за письма, и за арестованную карточку. И еще за наш с тобой… преступный сговор… Ту-ту-ту… Между прочим, мне, старому дураку, тоже от нее досталось! За предательство, как барышня изволили выразиться…
***
Три дня Глеб протомился в ожидании портретов. Фантазировал, каким увидит его Александра Корбус. Он привык к тому, как выглядит его лицо на фотографиях, хотя в зеркале видел себя немного иначе: сказывалась легкая асимметрия черт. Собственная внешность Глебу не слишком нравилась. Он предпочел бы иметь нос чуть поменьше, а губы чуть полнее. Но в целом ничего, нормальное лицо. Даже так: «аскетичное мужественное лицо».
Но то, что Глеб увидел, раскрыв присланную Сашей ссылку, напоминало пощечину. Особенно больно было потому, что Глеб больше не хотел сражаться. Он отказался от самозащиты. А Корбус, оказывается, не забыла ни одной из нанесенных им обид. Девчонка выразила все, что думала о нем, только вместо грубых слов использовала изображение. Она била Глеба тем оружием, которым владела лучше всего.
Фотографий оказалось совсем немного – двенадцать. Они были стилизованы под старое немое кино про вампиров. Глеб однажды видел что-то подобное на канале «Культура». С портретов смотрело чудище Франкенштейна. Гордин сам испугался бы, если б встретил на улице такого гоблина. В том лице (Глеб просто не мог признать его своим!) не было ни одной привлекательной или хотя бы просто нормальной черты: искривленный горбатый нос, низкий лоб с выступающими надбровными дугами питекантропа, разновеликие глаза под набрякшими веками, проваленные щеки. Губы монстра растягивала кривая плотоядная ухмылка, обнажавшая края клыков. Это была та самая полуулыбка, которая на Сашином лице смотрелась соблазнительным сексуальным призывом… А на Глебовом – угрозой загрызть насмерть. Упырь!
Неужели Саша видит его таким: физическим и душевным уродом? Неужели у Глеба нет никаких шансов заслужить ее прощение? Понравиться ей? Значит, посетившее Глеба во время фотосессии предощущение будущей любви – не более чем обманка?
Странно только, что старший Корбус продолжал разговаривать с Глебом, как ни в чем ни бывало. На его месте Гордин пришел бы в ужас от того, что любимая внучка общается с чудовищем. А Элем смеялся, успокаивал… И даже пошутил на тему Сашкиного неравнодушия. Может, просто издевался?
