– Одна девушка смешливую косточку дома забыла, – говорит Оскар.
– Одна девушка забыла хихи-микстуру принять, – говорит Джон.
Оскар разблокирует мне окно. Опускаю стекло и высовываю голову как можно дальше.
Здание клуба “Царь Тутт” в Согасе – пирамида, а бар с закусками – саркофаг. Я давно решила, что если мы когда-нибудь все же сыграем в мини-гольф, дам Оскару выиграть. Думала, еще чуть-чуть оберегу Джону веру в непобедимость отца. Но, получив в руки клюшку, знаю, что благородным путем не пойду. Я в настроении добыть себе немного славы.
Изображаю легкость. Первые две лунки прикидываюсь, что мне все внове. И это не целиком неправда. В мини-гольф я играла три раза в жизни. Но Оскара я раскусываю. Знаю, он владеет движениями. Видела, как он пинает мяч, играя в футбол, как отправляет мой тренировочный мячик по крученой траектории в соседские деревья. И я его обманула. Не рассказала ему о своих годах в гольфе, потому что знала: это раззадорит его любопытство. Спортсменов такое всегда раззадоривает. Они считают, что могут одолеть меня, и всякий раз это заканчивается скверно. Потом либо дуются, либо пытаются убедить меня вернуться в спорт.
Первыми бьют мальчишки, Джон целую минуту пристраивается к своему удару, а Джеспер лупит по мячику бездумно и удивляется, когда мячик улетает на парковку.
На старте играю так себе. Тревога зудит во мне стойко, головка клюшки сделана из красного пластика, а ковровое покрытие все дыбом. Но мне удается приспособиться. На третьей лунке получается пробить мячик через Пещеру Клеопатры.
Все трое орут мое имя – ликуют. Удар молнии. Получается вновь и вновь. Ничего не могу поделать. Что-то берет надо мной верх. Отыгрываю брейк скарабея у четвертой лунки и кладу прямиком в пасть аспиду у пятой. Столько лет с тех пор, как я последний раз держала в руках какую бы то ни было клюшку. Столько лет с тех пор, как ощущала, что прирожденно хороша в чем бы то ни было, хороша практически, неопровержимо, независимо ни от чьего мнения.
Джон ведет карточку учета.
– Папа, она тебя обыгрывает.
– Я знаю. – Оскар хмыкает.
У седьмой лунки, когда оба сына загоняют свои мячики в Нил и убегают вперед к берегу, где его и подберут, спрашивает:
– Что происходит?
Пожимаю плечами и делаю следующий удар.
Качает головой.
– Ну ты даешь. Как ты двигаешься. Как ты наклоняешься над мячом.
Нет больше никаких пчел. За дело взялась мышечная память, вернула тело в то время, когда оно не ведало паники – даже при большом напряжении. Я подержалась за эту дешевую клюшку и успокоилась. Впервые за весь день улыбаюсь по-настоящему.
– Я играла в детстве, и хорошо играла. Отец начал звать меня Кейси, как в том старом стишке – “Кейси у биты”. Знаешь такой?
Качает головой.
– Да просто слащавый стишок, отцу он нравился в его детстве, про бейсболиста. Кейси – лучший хиттер в команде Хлябьгорода. Они отстают со счетом четыре – два, последний иннинг, два аута, но два плохоньких игрока все же добираются до базы, и тут Кейси встает к бите, и толпа беснуется. Первый страйк. Второй страйк. И еще один замах. “И где-то мужчины хохочут, и детишки стенают, – произношу я отцовским баритоном. – Но Хлябьгороду никакой радости: мощный Кейси устроил страйк-аут”109.
Оскар в восторге.
– Мощная Кейси.
– Да-да. Названа в честь парня, который в самый важный момент выбил три страйка подряд.
– Ах ты скрытный маленький талантище. – Жмет мне плечо. – У меня есть друг в Вермонте, из клуба “Вудсток”.
– Спасибо, нет.
– Это лучшее поле для гольфа на всю Новую Англию.
– Я хорошо его знаю. Спасибо, нет.
– Почему нет? Ну ты даешь. – Он все повторяет и повторяет это. Ну ты даешь. – Тебе понравится.
Иду вперед, догоняю мальчишек.
– Я просто говорю, что при таком таланте надо его время от времени использовать.
Убыстряю шаг.
Когда игра закончена, Джон подбивает очки. Я обставила Оскара на девять ударов. Сдаем карточку, управляющий записывает меня на меловую доску. Первое место месяца.
– Вряд ли кто-то сыграет лучше в обозримом будущем. – Вижу, он сам в это не верит.
На пути домой мальчишки расстроены, что я победила их отца. Принимают это тяжко. Оскар пытается взбодрить всех нас троих, но не получается. Прошу высадить меня на Площади. Машина уезжает, остаюсь на скамейке перед “Гренделем”110. Голова опять звенит. Ни одной мысли додумать не могу. Хочется плакать, но ничего не выходит. Сижу, сжимаю все мышцы, какие могу, опять и опять.
До работы час, и я брожу по “Вордсворту”. “Зримая тьма” на столе остатков, беру ее в руки. Не читала. “Мемуар безумия”, как назвал ее Стайрон111. Калеб вечно раздает ее своим друзьям в депрессии. Начинаю читать первую главу. Стайрон прилетает в Париж за премией. Он уверен, что не преодолеет недуг своего ума. Утратил способность спать, его мучает страх и ощущение бесприютности. У написанного есть эта оголенная внятность, какая присуща человеку, когда он пытается сказать самое правдивое из того, что ему известно. Страницы маленькие, перелистываю их одну за другой, и внутри у меня жжет от устрашающего узнавания. Париж – лишь первая глава, лишь начало нисхождения. Захлопываю книгу, вытираю лицо, выхожу из магазина.
Да, мы восхищаемся диапазоном, но
Мы признательны вам за возможность взглянуть
Ваш проект не задел струн
Это не вполне то, что
К сожалению, мы сейчас не
Благодарим вас за обращение, но
Мы благодарны вам за то, что вы подумали о нас
Нас недостаточно увлекло
После одиннадцати писем с отказами у меня на автоответчике возникает сообщение от персоны по имени Дженнифер Лин. Она представляется помощницей Эллен Нелсон и сообщает номер. Эллен Нелсон – агент двух моих любимых писателей.
Звоню наутро перед работой.
– Я прочла “Любовь и революцию” за выходные. Я в восторге.
– Спасибо.
– Нет, я правда в восторге. Считаю, что это нечто необычайное, Камила.
