Мутабор тоже этого не знал. Он просто кричал:
— Раббит! Раббит, мать твою! Уходим нахрен!
Слишком уж реальной была эта игра. Нереально реальной.
— Сидеть, боец!
Раббит открыл свой люк и выбрался наружу. А потом, подняв руки, пошел навстречу сумасшедшему советскому танкисту.
— Римма! Ты видишь? Заряжай! — опять заорал перепутанный Митёк.
— Хрен тебе. Раббит знает, что делает.
Видя, что экипаж немецкого танка сдается, «тридцатьчетверки» пятой гвардейской армии дернулись дальше:
— Сорок третий! Догоняй!
— Да без проблем, — машинально ответил Прохоров виртуальному эфиру.
— Что? — не понял голос, изувеченный статическими помехами.
— Догоним, не волнуйся, — ответил старший советник и отключил радиостанцию. Что-то тут намечалось такое…
Тем временем майор Измайлов и Раббит подошли друг к другу на расстояние вытянутой руки. Подошли, не доставая табельного оружия.
Встали и молча стали разглядывать друг друга.
Первым подал голос майор:
— Ну, хенде хох, что ли, сержант?
— Товарищ старший лейтенант, да без проблем…
И два мужика стали обниматься, хлопая друг друга по спинам, смеясь и стуча друг друга кулаками в плечи. А вокруг дымило горелым железом зимнее украинское поле… Война шла к Берлину, а тут два странных мужика обнимались.
— Ни хера не понимаю, — признался Лисицын.
— Ай да Раббит, — вслух удивилась Римма. — Как-то это внезапно все.
Странно, но возвращаться ДОМОЙ они не стали.
Силовики повели геймеров в сторону от поля боя. Время от времени Лисицын демонстрировал удостоверение со страшными золотыми буквами «С.М.Е.Р.Ш.» всем желающим поинтересоваться — куда это три танкиста трех панцеристов ведут?
В конце концов, уйдя в сторону от основных потоков наступающих советских солдат, шестеро внеземных уселись передохнуть в тихой балке.
Раббит и Измайлов немедленно организовали костерок из наломанных ветвей деревьев и пары пустых ящиков, оставшихся после спешного отступления какой-то немецкой батареи. Гильзы трогать не стали. Нафиг они? Хотя… Вот, Римме сидушку устроить. Ей еще рожать, зачем на снегу-то сидеть?
— Спиртику? — предложил Измайлов, когда все расселись вокруг.
— А тут можно? — удивился Мутабор.
— Дима, тут все возможно, — подмигнул ему майор.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
Вместо ответа майор хлебнул из фляжки холодного спирта и протянул фляжку капитану Лисицыну:
— Серег, а вот и твой братец.
— Митёк? — не понял капитан.
— Митёк, Митёк, — благодушно кивнул Измайлов. — У вас еще родинки совпадают на левых ягодицах.
— Чё? — в один голос крикнули Лисицын и Митёк.
— Шучу, шучу… — еще шире ухмыльнулся Измайлов.
Фляжка перешла к Глебу Прохорову. Тот молча отхлебнул. Не поморщившись, сглотнул…
— Привет, Рим…
Девчонка отвернулась и глухо сказала:
— Привет.
— Ну, вот и познакомились. Значит так, ребятки…
— Санта-Барбара какая-то… — хихикнул Раббит.
— Заткнись, — беззлобно ругнулся улыбающийся Измайлов. — А то всем расскажу, как твоя фамилия.
— А я уже и не помню, товарищ старший лейтенант!
— Я уже майор, между прочим.
— Так и я давно не старший сержант!
— Ладно, проехали… Теперь слушаем меня внимательно, товарищи хомячки!
— Ну, товарищ старший лейтенант, то есть майор! — возмутился «давнонестаршийсержант» Раббит. — Я же просил!
— Сам прокололся, между прочим, Хомячков. Не перебивай. Слушаем меня внимательно…
Костер трещал сухими досками снарядных ящиков, а майор Влад Измайлов рассказывал. Где-то шла война, вечная война…
После его короткого, но емкого рассказа, естественно, возникли вопросы:
— Стоп. А почему мы не можем вернуться в ваш Центр?
— Можем, — согласился легко и непринужденно Измайлов. — Только вот в чем проблема. Вернуться мы можем только туда, откуда прибыли. Это раз. Второе. С собой мы можем вытащить — в наш мир — до двух центнеров веса из этого мира. При условии, что второй синхронизатор не работает, мы можем вас троих вытащить к себе. Туда, где стоит база, на которую завязаны синхронизаторы. Это как с рацией и частотами. Понятно?
— В целом… Так почему не можем-то?
— Потому что у меня и старшего сержанта… — замялся майор. — Раббита есть приказ. Сходить туда, откуда вы, ребятки, пришли.
— Так идите! — вскрикнул Митёк. — Мы-то тут при чем? Вы с Раббитом на янковскую базу идете, а мы…
Лисицын почесал подбородок и вдруг обнаружил — щетина растет.
— Я тебе сейчас в рожу дам, братец, — вдруг сказал Прохоров. — Вот как был ты евреем, так им и остался.
— Нет ли здесь антисемитизма? — хмыкнул Измайлов.
Митёк засопел.
А Лисицын вдруг посмотрел на стремительно темнеющее небо.
Честно говоря, он сам от себя не ожидал того, что…
Ощутил? Пережил? Понял?
Все это лишние слова… Лишние и ненужные никому.
Он просто понял — что значить жить.
Жить, оказывается, просто.
Вот — враг. Вот — друг. Между ними прозрачный воздух холодной свободы. Свободы как инструмента, а не самоцели. Жить «для», а не «от»… Вот оно… И все. Все остальное — от лукавого.
— Нет, погодите… А почему именно я должен в это все влазить? — вскинулся было Митёк.
— Потому, как ты на немецком танке воевал, — вдруг сказала Римма.
— А ты? — встал дизайнер.
— И я. Поэтому я тоже пойду с мужиками.
— А я… А я прям сейчас туда вернусь и преду…
Мутабор договорить не успел. Ловким и быстрым движением «старший сержант» Раббит сбил Митька с ног и одним ударом кулака отправил в нокаут.
Измайлов хмыкнул.
Остальные промолчали.
— Может, его здесь оставить? — сказал Прохоров. — А что? Снимем медальон и…
— Не по-людски, капитан. С собой будем брать.
— А нахер он нужен?
— Глеб, в отличие от тебя, он кому-то нужен, — жестко ответила Римма, спрятав карие глаза под черной челкой.
— Не понял? — и впрямь не понял Прохоров. — Типа, это он сейчас твое тело, что ли?
— Не мое. И что?
