ЭрикВ конце письма Мьевилль предупредил Лога, что его услуги скоро понадобятся, потому что королю предстоит важное выступление на очередном открытии парламента, которое намечалось «число на 17 ноября, не раньше».
Вскоре Лога выписали, и с помощью дворца для окончательного выздоровления отправили на морской курорт Уэстгейт-он-Си на побережье графства Кент. К осени он окончательно встал на ноги. «Очень рад сообщить, что я практически здоров, – писал он королю 23 октября. – С нетерпением жду встречи по Вашем возвращении. Эти три месяца тянулись очень долго. Язва у меня случилась впервые в жизни, и я обошелся с ней не слишком любезно, но благодарю Господа Бога, что все прошло просто замечательно».
Своеобразным лекарством для Лога стали изъявления признательности, которые продолжали приходить от пациентов; некоторые письма до сих пор хранятся в его архиве. Пятидесятитрехлетний чиновник из Уимблдона К. Б. Арчер в ноябре 1943 года[151] благодарил за полное избавление от заикания, которое мучило его с восьми лет: Лог научил его дышать животом. «Чуть больше полугода назад, в счастливый день своей жизни, я первый раз пришел к Вам, – писал Арчер. – Думаю, только заика может в полной мере оценить, насколько изменился теперь для меня мир. С души как будто свалился тяжелый груз». На пяти написанных от руки страницах автор подробно рассказал о том, как дефект речи омрачал его профессиональную и личную жизнь.
«На государственной службе заикание мне ужасно мешало, – писал Арчер. – Не будь его, теперь я дослужился бы, наверное, до помощника секретаря. Все повышения по службе происходят после собеседования в комиссии, и можете себе представить, какое я представлял жалкое зрелище». Он поклялся после ухода с государственной службы «вступить в политическую партию, завоевать симпатии всей страны и избраться в парламент. Оказалось, я превосходный оратор! Мне задают вопросы, меня перебивают, но это нисколько не пугает, а, наоборот, радует. Вы должны прийти послушать, как я в первый раз буду выступать в палате общин. Вы не будете возражать, если это произойдет со скамей лейбористов? Я полагаю, что Лейбористская партия даст мне больше свободы для публичных выступлений».
В следующем месяце Лог получил весьма экспансивное письмо от некоего Тома Маллина, жителя бирмингемского Саттон-Колдфилда[152]: мать и друзья отметили, как он изменился после занятий с Логом. «Все мои друзья говорят, что я “изменился” – да, и к лучшему».
Теперь я начинаю понимать, что голос может быть таким красивым, полным и выразительным, и совершенно непонятно, почему я не додумался до этого раньше. Те слова, которые Вы предложили мне, как нельзя лучше выражают мои чувства. Как говорится, «в прекрасном – радость без конца, без края»![153] Сэр, чем могу я отблагодарить Вас за то, что Вы сделали меня счастливым? Если Вы сделали счастливыми всех тех, с кем занимались, Вы не умрете в забвении.
Маллин сообщил, что примерно через две недели ему предстояло интервью, и он будет «помнить все, чему Вы меня научили. Не сомневаюсь, что произведу там сильное впечатление».
В декабре появился и более личный повод для радости: Валентин сделал предложение Энн Боултон, консультанту по детской психиатрии в больнице района Мидлсекс, и 9 декабря Times поместила объявление об их предстоящем браке. Церемония состоялась 8 января 1944 года в приходской церкви Хэмпстеда, рядом с домом родителей Анны, расположенным на Бишопс-авеню в северной части Лондона. На ней присутствовали Лайонел и Миртл: двое их сыновей служили за границей и, естественно, не могли приехать. После свадьбы молодые отправились в недолгое свадебное путешествие в Девон. Через полгода в Бат перевели хирургическое отделение больницы района Майда-Вейл, где работал теперь Валентин. К этому времени он уже сделался опытным врачом и круг его обязанностей заметно расширился: он оперировал людей под общим наркозом и все чаще делал операции на черепе, головном и спинном мозге. Многие из его пациентов были военными, которых наскоро «заштопали» в полевых госпиталях и отправили домой, в Британию, где их лечили уже специалисты, но нередко он помогал и гражданским.
В письме, написанном примерно через неделю после свадьбы Валентина, Энтони передал брату свои наилучшие пожелания:
Поздравляю от всей души, желаю всего наилучшего и т. д. и т. п. и очень жалею, что меня не было на ступенях алтаря, а то я непременно потерял бы кольцо…
Помнишь ли ты, что говорил на церемонии? Очень жду подробного описания, как все прошло (с приложением фотографий), надеюсь, медовый месяц получился восхитительным. Мама говорила, что вы поедете в Девон, лучше места и представить себе невозможно.
В нашем семействе я теперь единственный холостяк и надеюсь, что ты уже подыскиваешь для меня очень красивую жену. Вот только денег у нее должно быть побольше, а сил столько, чтобы вкалывать по 14 часов, но, может, такая и существует. А найдется, так запри ее в наш винный погреб до моего возвращения.
Энтони также упомянул, что встречался с Джоном Гордоном: тот ездил в расположение британских войск, работая над циклом статей для газеты Sunday Express, и взял его с собой на «очень веселый вечер», где представил уроженцу Австралии Алану Мурхеду, иностранному корреспонденту Daily Express, и военному историку Сирилу Фоллзу. «Было очень здорово повидаться, он пробудил много приятных воспоминаний», – писал Энтони. Гордон как-то умудрился раздобыть ему койку – скорее всего, британские военные власти выделили ее ему самому.
