И если раньше она могла бы деликатно намекнуть, что раздосадована моей непростительной беспечностью, то теперь едва ли на это решится. Ведь и сама отличилась, ввязалась в роман с мальчишкой, который вдвое ее моложе. Гэрта она всегда обожала, считала своим другом, это не новость. Я знала, что им интересно друг с другом, что у обоих острый язычок, но как они умудрились приятельские отношения перевести в ранг любовных, так и осталось для меня загадкой. Я, конечно, понимаю, как такое может произойти единожды, случайно (сама убедилась, что в экстремальных обстоятельствах люди порой ведут себя неадекватно), но чтобы потом это переросло в стабильные отношения? Непостижимо. Перебрали люди спиртного, и вот вам, пожалуйста, — такое в жизни Луизы когда-то уже было, и не раз, я не придала этому значения. А у них, похоже, все оказалось серьезно. По крайней мере, Гэрт на полном серьезе сумел сделать мою сестру счастливой. Наверное, поэтому я и не могла сообщить Луизе о грядущем аборте. Не хотела омрачать ее счастье своими проблемами.
Впрочем, причина могла быть иной: ну не могла я признаться Лу, такой счастливой, в том, что я бесконечно несчастна.
Гэрт лежал на спине, закинув свои худые руки под стриженую голову и наморщив усеянный веснушками лоб.
— Она опять плачет.
Луиза повернулась и со стоном открыла глаза. Серый свет за окном означал, что еще очень рано, но мог означать и совсем иное: уже настал очередной промозглый эдинбургский денек.
— О боже… Что творит с человеком гормональный сбой. Или влюбленность. Небось втюрилась в этого негодяя.
— Он же тебе нравился? А что он сделал-то?
— Ни-че-го. В этом-то и проблема. Не звонит, не пишет, торчит в Норвегии, где-то в заснеженной глухомани, а она тут тоскует.
— Тоскует по фьордам? — произнес он нарочито-умильным голоском.
— Заезженная шутка! Номер про дохлого попугая, про «Норвежского синего», который якобы тоскует по фьордам, появился у Пайтонов[27], когда тебя еще не было на свете!
— Давай взглянем на ситуацию с точки зрения самого Кейра. На фига ему писать Марианне? У него же нет под рукой пишущей машинки Брайля.
— Позвонил бы!
— А если она сама ему не велела?
— Это почему же?
— Не знаю. Например, не хотела, чтобы мы услышали их разговор. Наша Марианна она такая, не сказать, что душа нараспашку. — Гэрт вдруг рывком сел. — Ого… слышишь?
— Что?
— То, что слышу я? Нет, ты это слышишь?
— Что-о! Гэрт, ты меня бесишь! Ты же знаешь, что у меня не такой острый слух, как у тебя.
— Вот опять! Марианна. Она в ванной. И ее рвет.
— Бедная девочка! Ей последнее время часто нездоровится. То одно, то другое. Пойду посмотрю, как она. А ты поставь чайник, ладно? Будь паинькой, приготовь нам чай.
Луиза собралась встать, но Гэрт придержал ее за пухлое плечо:
— Лу, подожди минутку.
— Ну что еще? Говори скорее, я должна помочь Марианне. Она ведь больна.
— Да нет… это вряд ли… чует мое сердце, что все у нее в полном порядке. Никаких сбоев.
Луиза страдальчески закатила глаза:
— Что-то я никак не соображу, о чем ты, наверное, старею. Иногда я совершенно не могу понять, что ты имеешь в виду. В общем, так. Я пойду гляну, как она там. А ты изволь поставить чайник. Это я говорю как начальница, а не как обожающая тебя любовница.
— Есть, мэм, — отчеканил Гэрт, салютуя.
Луиза побежала к двери, на ходу запахивая халат. Гэрт откинул одеяло и проворчал:
— Чай — это прекрасно. Только чаем вам сегодня не обойтись, милые мои дамы, вам не повредит что-нибудь покрепче.
Глава четырнадцатая
Луиза
Марианна в интересном положении. Моя сестренка беременна.
Была ли я потрясена этой новостью? «Кто бы сомневался!» — так выразился бы Гэрт. Да, я была сражена наповал, это еще мягко сказано. До сих пор перед глазами: Марианна, белая как мертвец, выходит из ванны, вся сорочка перепачкана рвотой. Тут и каменное сердце не выдержало бы…
— Марианна, ты что-то от меня скрываешь?
Она не стала отнекиваться, не стала хитрить, оправдываться, она просто расплакалась и выкрикнула:
— Ах, Лу! Я такая дура!
Я обняла ее, и мы так и стояли в коридорчике рядом с ванной комнатой. Марианна рыдала и рыдала, никак не могла успокоиться. Чуть позже подошел Гэрт и деликатно сообщил:
— Чай готов, девочки.
Давно я не видела сестру такой несчастной. Пожалуй, с тех пор, как она потеряла ребенка, вскоре после гибели Харви. От ее страданий на душе было еще тяжелее, я была растеряна и подавлена. Честно старалась ей посочувствовать, представить, каково ей сейчас, поддержать, наконец, насколько это было в моих силах. И все же мной овладело чувство безысходности.
Я была в ужасе, в паническом ужасе.
Накрытый для завтрака стол вид имел несколько курьезный, но по-домашнему уютный. Гэрт постелил свежую льняную скатерть, на столе стоял большой чайник с чаем, две тарелки с овсянкой и бутылка бренди. Он чмокнул Луизу в щеку и отправился на кухню мыть посуду. Луиза налила бренди в стаканчики и уговорила Марианну немного выпить, та даже (к удивлению Лу) не сопротивлялась, сказала, это как раз то, что нужно сейчас ее взбунтовавшемуся желудку.
Усевшись, Луиза стала недоверчиво разглядывать застывающую овсяную кашу.
— Придется нам съесть это. Давай попытаемся. Гэрт ведь так старался. — Она зачерпнула ложкой немного овсянки и сунула в рот. — Сколько у тебя недель?
— Шесть. Нет — почти семь уже. Недаром говорят, что за весельем время летит незаметно.
— А точно все? Тебе тест проводили?
— Дважды. В поликлинике. Доктор Грейг была очень заботлива. Объяснила, как потом нужно действовать. Теперь пора уже перестать реветь… и блевать, только ждать, когда можно будет сделать операцию. Не волнуйся, Лу. Я все держу под контролем. Я надеялась, что ты ничего не узнаешь.
— Слава богу, что узнала! Страшно подумать, что тебе пришлось бы все это переносить в полном одиночестве. — Луиза долго смотрела на сестру, потом сказала: — Ты должна ему сообщить, Марианна.
— Не собираюсь. Зачем?
— Кейр тоже за это в ответе. По крайней мере наполовину.
— Неправда. Это мое перенесшее слишком много испытаний тело всему виной, мое, а не его.
