— Не думаю, что теперь это имеет значение.
Большего она и не ждала. Ничего, у нее есть свои методы узнать, что случилось. А понять пути Прозрачных человеку невозможно. Как невозможно представить скомканный двенадцатимерный лист бумаги. А она человек. Пока еще человек…
Никому нельзя верить. Даже ему… Особенно ему.
— Хорошо. Я дам тебе человека. По старым долгам надо платить.
— Да, — сказал Илаим.
Они стояли, молча глядя на снежную бурю.
— Я скучала, — наконец сказала Хель. — Но вряд ли ты поймешь.
— Некоторые из ваших чувств мне доступны.
— Некоторые? — Хель сделала вид, что удивилась. — Тоска по дому?
— Месть.
Глава 16
Песня для медведя
— Медведь. — Рашер старательно проговорил каждую букву слова. — Повторяй за мной — мед-ведь…
Девушка ничего не сказала. Стояла за спиной, обхватив руками плечи, и дрожала. Губы ее совсем посинели от холода. И это при том, что Рашер позаботился о ней — подобрал и теплый плащ, и обувь почти по размеру. В подобной одежде девушка выглядела нелепо, как ребенок, донашивающий вещи за старшими. Сразу видно, что ничего кроме шкур ей в жизни надевать не приходилось.
Буря, бушевавшая всю ночь, утихла. Сейчас на станции стоял безоблачный морозный день. Снег сверкал разноцветными искорками. За ночь намело огромные сугробы, и станция стала похожа на слащавую рождественскую открытку — домики, присыпанные снегом, в голубом небе тает струйка дыма… Все чисто и бело. На рядах колючей проволоки тонкой пленкой блестел иней.
За оградой барака прямо на снегу лежал медведь, тот самый огромный зверь, которого Хель привезла из лесной экспедиции. Лежал на боку, прикрыв морду лапой. Когда доктор только пришел к загону, он испугался, что зверь издох — то-то разозлится начальник станции. Но нет — бока и плечи зверя плавно опускались и поднимались, с длинной черной шерсти осыпался снег. Судя по всему, медведь спал. За ночь вокруг пасти, точно борода, выросли короткие сосульки. Рядом с мордой стояло мятое жестяное корыто с кусками обледенелого мяса.
— Ну, давай еще раз, — Рашер стянул рукавицу и ладонью вытер лицо. — Этот зверь называется мед-ведь…
Дикарка крепче сжала губы. В раздражении Рашер швырнул рукавицу на снег. Разве что не потоптался на ней.
— И что? Так и будем играть в молчанку?!
Девушка отпрянула, будто он собирался ее ударить. Красивое лицо исказилось от страха. Длинные золотые волосы разметались по плечам неуклюжего черного плаща. Доктор увидел, как дикарка нервно сглотнула; жилка на красивой длинной шее дрожала как натянутая струна.
— Извини, — сказал Рашер, опуская руки. — Я не хотел тебя напугать… Просто попробуй повторить: мед-ведь. Разве это сложно?
Девушка молчала. Дыхание таяло легким облачком морозного пара.
— Я не верю, что ты такая тупая, — сказал доктор, глядя в синие глаза девушки. На ее длинных ресницах блестели кристаллики льда. — Может, ты и дикарка… Кое-кто на станции считает тебя животным. Но не я… Поверь — я тебе друг.
Рашер дружелюбно улыбнулся, но девушка лишь сильнее сжалась. Да уж… Задачка научить ее говорить оказалась не из легких. Дикарка упрямо не шла на контакт. Хель же требует результатов… Требует немедленно, а злить ее доктору совсем не хотелось.
Последнее время начальник станции была сама не своя. По базе уже поползли слухи — а не тронулась ли она умом? Кто-то даже видел, как она ходила по территории в такую метель, в которую ни один нормальный человек носа на улицу не высунет. История эта обрастала все большими и большими подробностями. В последней версии, которую довелось слышать Рашеру, начальник станции нагишом плясала по снегу и хохотала, как все черти ада. Бред, конечно: чтобы Хель и смеялась.
— Ну же, девочка моя. — Рашер не сводил глаз с дикарки. — К чему упрямиться? Этим ты ничего не добьешься… Просто скажи: мед-ведь. Скажешь — я тебе дам сахара…
Чувствуя себя ужасно глупо, Рашер вытащил из кармана кусочек рафинада. Как собачку дрессирует… С другой стороны, это был поистине царский подарок. Проще было подарить ей кольцо с бриллиантом и колье в придачу. А сахар на базе стоил куда дороже золота. Если бы кто увидел, что он тратит его на дикарку, Рашера бы подняли на смех.
За спиной послышался скрип снега. Доктор резко обернулся, но то был всего лишь Йозеф — невысокий и крепкий пятидесятилетний мужчина, который ухаживал за животными. В тяжелом черном тулупе он сам немного походил на уменьшенную копию одного из тех медведей, которых так любил. Йозеф прихрамывал, припадая на левую ногу; с заметным трудом он волочил ведро, полное свежего мяса, чуть припорошенного снегом.
Заметив Рашера и дикарку, Йозеф остановился, поставил ведро и довольно долго разглядывал эту пару. Пыхтел он при этом как паровоз, порой лица было не разглядеть за облаком пара.
— Эй! Так ты ее совсем заморозишь. — Йозеф почесал небритую щеку. — Старые привычки, а?
— Что?
Лицо доктора враз окаменело.
— Ну там, — сказал Йозеф, — когда ты выгонял этих русских голышом на мороз и давай их водой поливать…
— Это были важные медицинские исследования. Вы знаете, сколько наших солдат гибло на Восточном фронте от переохлаждения? И скольких из этих смертей мы могли бы избежать, если бы больше знали о воздействии низких температур на человеческий организм?
Йозеф виновато сложил руки на груди.
— Ну, ты уж прости старика. — Он усмехнулся, показав кривые и гнилые зубы. — Наука — значит, наука. Я в ней ничего не смыслю. Наша фрау Ледышка вон тоже наукой занимается… А я уже старик, мне бы со зверюшками понянькаться — и то радость.
На самом деле никаким стариком Йозеф не был, но ему нравилось считать себя таковым. Подхватив ведро, он заковылял к вольеру.
— Красивая у тебя цаца, — сказал Йозеф, поравнявшись с доктором. — Прям как с картинки… Не староват ты для нее?
— У меня есть приказ начальника станции, — холодно сказал Рашер. — Я должен научить ее говорить. Эта дикарка владеет важной информацией.
— Мне-то чего? Надо — значит, надо… Приказы, они того, не обсуждаются? — демонстративно медленно Йозеф подмигнул доктору.
Рашер только скрипнул зубами. Будь на месте Йозефа ктолибо другой, за подобное пренебрежение субординацией последовало бы незамедлительное наказание. Но к «старику» на станции было особое отношение. Рашер не знал, откуда пошло такое поверье, но считалось, что если кто-то обидит Йозефа, то с ним неминуемо что-то случится. Поговаривали, что охранник, убитый нефелимом, за час до того наорал на «старика». Доктор в приметы не верил — себе он говорил, что просто соблюдает традицию. Йозеф же этим пользовался. В какой-то мере он старательно играл роль шута при королевском дворе и, не стесняясь, говорил всем, что он думает. Всем, кроме Хель.
