Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Уже выходя из комнаты, я заметил, как Липи протянула к оставшемуся торту руку и откусила от него кусок, который был настолько большим, что едва уместился у нее во рту. Жевать было трудно, раздувшаяся щека вспучивалась, как у лягушки. Ей удалось проглотить его, а затем еще один. Она с шумом втягивала носом воздух, пока жевала, но из носа все равно капало. Я просто стоял там и смотрел, не в силах ни уйти, ни остановить ее, пока не было съедено все, что лежало на тарелке, а потом скрылся во дворе. До меня донеслись мучительные звуки рвоты, перемежающиеся словами на непонятном мне языке.
Я выскочил из дома, пробежал вниз по дороге мимо реки к железнодорожным путям и бросился на траву у выемки, где Дину подстрелил человека. Зарыл голову в колючую траву. Рядом прогрохотал поезд. Я поднял замутненный слезами взгляд. Товарняк. В нескольких ярдах от меня среди кустарников, там, где ее и бросили, блуждала старая извозчичья лошадь. Живот у нее ввалился, на передней ноге сочилась красная рана. Кляча отвлеклась от своей трапезы и повернула голову, обратив на меня свой словно выжидающий взгляд из-под темных ресниц.
В голове, как пчелы в улье, роились мысли. Они гудели, сталкивались и боролись между собой: моя неприязнь к Липи, ужас от того, как я с ней поступил, стремление убежать и никогда больше не видеть никого из домашних, тоска по матери, злость из-за ее исчезновения. Я совершенно запутался.
Не знаю, когда задремал, но очнулся я, услышав приближение очередного поезда. Этот катил мимо со скоростью тонги. В мягких фиалковых сумерках ярко желтели искусственным светом прямоугольники окон. Внутри я разглядел людей, их лица были рассечены оконными решетками. Показался вагон-ресторан, озаренный присутствием мужчин и женщин, которые держали свои бокалы и чашки так, точно позировали перед камерой. Однажды я увижу в этом поезде и свою мать: в ту секунду я был в этом уверен. Теперь, зная, когда проходит этот пассажирский поезд, буду являться сюда каждый день в одно и то же время, и рано или поздно это обязательно случится: она покажется в одном из окон.
Наконец состав скрылся вдали. Шелест травы. Огромная пустота и тишина вокруг, словно мир был темно-синим шатром, полотно которого только-только начали усеивать звезды, а внутри, кроме меня, ни одной живой души.
18
Когда отец только вернулся со своей новой семьей, появилось чувство, что дом перестал быть нашим: к нам заявились гости, которые никак не хотели уходить. Мы с дедушкой оба держались дома настороженно, скованно, принужденно. Он подолгу отсутствовал, я тоже.
Но проходили недели, потом месяцы, и мы начали привыкать к чужакам. Дада полюбил беседовать с Липи о том о сем. Казалось, ему нравится просто сидеть с ней рядом, даже разговоры при этом были необязательны. Как только он переступал порог, она рассказывала ему, что случилось за день, и о новых проделках, до которых додумалась Ила. Дада расплывался в улыбке и, снисходительно посмеиваясь, брал Илу на руки, чтобы поцеловать. Я чувствовал необъяснимую злость. Однажды, пока никто не видел, я сильно, до крови, ущипнул ее за ногу. Она утверждает, что шрам остался до сих пор.
Однажды днем дада пришел домой в обеденное время со свертком в руках. Я осторожно приблизился и перевернул пакет, чтобы глянуть на марки. Nederlandsch – Indie? Дада оттолкнул мою руку:
– Не тебе. – И протянул его Липи со словами: – Прошло уже столько месяцев, а я только понял, что оставил новобрачную без подарка. С выбором помогла Лиза. Надеюсь, тебе понравится.
Лицо Липи сморщилось в смешную, недоверчивую гримаску. Мой отец, может, и спас ее от жизни, полной каторжного труда и нищеты, но он был не из тех, кто радует других подарками. Единственными покупками, которые он для нее сделал после возвращения, были пять белых сари из кхади, отороченных зеленым, шафрановым и белым – цветами флага движения за независимость Партии национального конгресса. Ничего другого Липи не носила. Невозможно было понять, когда она переодевалась, поскольку вся ее одежда походила одна на другую как две капли воды.
Липи с величайшей осторожностью развернула пакет, стараясь не порвать обертку, хотя это была всего лишь коричневая магазинная бумага, перевязанная красной ленточкой. Под упаковкой обнаружилось сари бледного лаймово-зеленого оттенка, украшенное крохотными серебристыми блестками. К наряду прилагался футляр. Липи открыла его и недоверчиво рассмеялась. Внутри на красном бархате лежала тонкая крученая цепочка из золота и пара висячих серег. Она взяла коробочку и вышла на веранду. Там стояла вешалка для шляп с тремя зеркалами, большим и маленькими, на соединенных между собой створках, которые можно было выставлять под разными углами. Липи посмотрелась в каждое из зеркал, прикладывая украшения к ушам.
Но удача ей изменила: именно в этот момент вернулся отец.
– Что это?
Вздрогнув от неожиданности и даже слегка испугавшись, Липи мгновенно отняла серьги от ушей. В поисках помощи обернулась к даде. Отец приподнял сари за край:
– Ты же не носишь такую одежду, Липи, она тебе и не нравится. Так откуда?..
– До меня дошло, что она осталась без свадебных подарков, – объяснил дада. – Свекру полагается благословить свою невестку, щедро одарив ее.
– Задумка хорошая, но, видишь ли, она носит только домотканые сари. Мы оба принесли обет прожить нашу жизнь в скромности и простоте, так, Липи? Все это… – Он показал на украшения и сари. – Все это не для нас.
Озвучив свой вердикт, отец прошел внутрь. Слышно было, как он попросил принести ему чашку чая. Через минуту вернулся и добавил, словно его посетила запоздалая мысль:
– Она, разумеется, свободна носить, что хочет. Такие решения должны идти изнутри.
Липи уже давно убрала серьги и ожерелье обратно в футляр. Постояла у стола, рассеянно оглаживая новое сари, а потом села рядом с дедушкой. Он раскурил трубку. Обычно чрезвычайно разговорчивый, сейчас дада отсутствующим взглядом уставился вдаль, трубка его попыхивала, напоминая маленький дымящийся вулкан. По веранде распространился запах табака.
Липи стала возиться с вязанием и прервалась только, когда двое, мужчина и мальчик, возникли у ворот, выкрикивая:
– Голак Бхай, выноси жернова. Пора подарить им новую жизнь.
Они знали у нас все входы и выходы: каждые два-три месяца приходили, чтобы обработать поверхности тяжелых плоских камней, на которых Голак измельчал специи. Прибывшие направились в заднюю часть дома, в сторону двора, и через несколько минут оттуда донесся звук долота, долбящего камень. Частое, беспорядочное «тук-тук-тук». Они высекали рыбок, волны, цветки до той поры, пока камни не покрывались сложными причудливыми орнаментами из углублений и их не становилось удобно использовать для измельчения куркумы и чили. Я побежал во двор понаблюдать за тем, как рождаются эти узоры.
В письмах к матери я писал о своих животных. У нас появилась еще одна собака: она забрела к нам еще щенком и решила остаться. Детенышей Рикки предполагалось назвать Тикки и Тави, но, поскольку их у нее пока не появилось, право на кличку Тави досталось новенькой. Я ни словом не обмолвился матери о Липи и ее дочке, только упомянул, что отец возвратился из своих странствий. Побоялся: если мать узнает, что в доме имеется еще одна родительница, то никогда не вернется.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
