— Со временем я заявлю об этом публично.
— Какова степень родства?
— Скажем так, кровная.
— Как интересно. Вы положительно увлечены кровью, Формайл.
— Нет сомнения, что это и ваша семейная слабость, Престейн.
— Вы наслаждаетесь собственным цинизмом, — сказал Престейн не без цинизма, — но говорите чистую правду. Нам всегда были присущи две роковых слабости: страсть к крови и деньгам. Это наследственный порок. Я признаю его.
— А я его разделяю.
— Страсть к крови и деньгам?
— Именно. И всего более.
— Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия?
— Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия.
— Формайл, я узнаю себя в молодости. Если бы вы не заявили о родстве с нашим кланом, пришлось бы мне вас приручить.
— Вы опоздали, Престейн. Это я вас приручил.
Престейн взял Фойла за руку.
— Вас нужно представить моей дочери, леди Оливии. Позвольте мне?
Они пошли через приемную. Фойл колебался, прикидывая, сможет ли в случае чего послать телепатему Робин, но он уже был опьянен успехом. Он не знает. И не узнает. Потом его взяло сомнение. Но я в любом случае не узнаю, догадался ли он. Он словно из тигельной стали. Он может меня кое-чему научить в плане самоконтроля.
Формайла осыпали поздравлениями.
— Чудесную шутку вы откололи в Шанхае!
— Отличный карнавал был в Риме, просто отличный! А, кстати, вы слышали про горящего человека, который появился на «испанской лестнице»?
— Мы вас в Лондоне ждали.
— Вы как с небес к нам снизошли, — заметил Гарри Шервин-Уильямс[39]. — Вы нас всех сделали, Формайл. Мы рядом с вами, черт подери, деревенские пацанята.
— Ты забываешься, Гарри, — холодно осадил его Престейн. — Ты же знаешь: в моем доме богохульство недопустимо.
— Простите, Престейн. Формайл, а где сейчас ваш цирк?
— Не знаю, — пожал плечами Фойл. — Но постойте…
Толпа с жадным интересом выжидала, что еще Формайл отчебучит. Он вытащил из кармана платиновый хронометр и откинул крышку. На экранчике появилось лицо лакея[40].
— Э… как тебя там… где мы остановились сейчас?
Ответ прозвучал глухо, с металлическим призвуком.
— Вы приказали сделать Нью-Йорк своей постоянной резиденцией, Формайл.
— Что, правда? И?
— Мы купили собор Святого Патрика, Формайл.
— А где это?
— Старый собор Святого Патрика, Формайл. На пересечении Пятой авеню и бывшей 50-й улицы. Мы внутри.
— Спасибо.
Формайл закрыл крышку платинового «хантера».
— Мой новый адрес — старый собор Святого Патрика, Нью-Йорк. Должен заметить, у запрещенных ныне культов была одна полезная черта: церкви они сооружали такие просторные, что даже цирк поместится.
Оливия Престейн восседала на своем троне в окружении почитателей и подхалимов, составлявших свиту прекрасной альбиноски, дочери главы клана Престейнов. Она была слепа, но не как обычные слепцы, а поразительным образом: она видела в инфракрасном свете, от семи с половиной тысяч ангстрем до миллиметровых волн, то есть далеко за пределами обычного спектра. Ей были доступны тепловые колебания, магнитные поля, радиоволны. Свою свиту она воспринимала в странном свете органических эманаций на красном фоне.
Она была Снежной Девой, ледяной принцессой с коралловыми глазами и губами, величественной, высокомерной, таинственной, недоступной. Фойл один раз глянул на нее и в смущении опустил голову, прежде чем вспомнил, что слепые глаза ее способны видеть его только в электромагнитном спектре да инфракрасном свете.
Пульс его участился. Ум и сердце наполнила сотня мимолетных фантазий об Оливии.
Не тупи! — в отчаянии подумал он.
Контролируй себя. Брось мечтать. Это опасно.
Его представили девушке. Он услышал ее суховатый серебряный голос, ощутил ее тонкую холодную руку, и его будто электрошоком оглушило.
Это было что-то вроде мгновенного узнавания, почти эмоционального единства.
Безумие какое-то. Она же просто символ. Принцесса из грез… Недоступная… желанная… Контролируй себя!
Он так сражался с собой, что едва услышал, как его отпускают — вежливо и равнодушно. Он сперва не поверил. Он стоял и глазел на девушку, как идиот.
— Что там? Формайл, вы, что ли, еще здесь?
— Не могу поверить, что уже настало время прощаться с вами, леди Оливия.
— Едва ли. Боюсь, что друзьями нам стать не суждено.
— Не привык я, чтобы меня так резко отпускали. Да нет же, нет! Все не так! По крайней мере… те, кому я бы с удовольствием стал другом.
— Формайл, не надоедайте. Уходите себе.
— Чем я оскорбил вас?
— Оскорбили меня? А теперь вы становитесь назойливы.
— Леди Оливия… Ты хоть два слова связать в состоянии? Черт, где Робин? Можем ли мы еще поговорить?
— Формайл, если вы решили изобразить передо мной шута, то добились своей цели и даже превзошли ее.
— По крайней мере, позвольте мне снова коснуться вашей руки. О, благодарю вас. Я Формайл с Цереры.
— Да полноте, — рассмеялась девушка. — Я запомню, что вы шут. А теперь уходите. Уверена, вы здесь найдете кого повеселить.
— А теперь-то что не так?
— Сэр, вы на самом деле хотите меня разозлить?
— Нет. Да. Хочу. Я хочу хоть как-то до тебя достучаться… пробиться сквозь этот лед… Сперва, отсылая меня, вы хлопнули в ладоши… намеренно громко. Теперь же — совершенно равнодушно. Что произошло?
— Формайл, — устало сказала Оливия, — я запомню вас восхитительным, чарующим, оригинальным, остроумным. Каким хотите. Только покиньте меня. Сейчас же.
Он спустился по ступеням трона.
Сука. Сука. Сука. Нет. Она моя мечта. Я всегда грезил о такой. Ледяная горная вершина, которую нужно покорить и завоевать. Крепость, которую нужно осадить… вторгнуться… разграбить… принудить… пасть на колени перед…
Тут он столкнулся лицом к лицу с Солом Дагенхэмом.
Он застыл как вкопанный. Кровь заледенела в жилах. Внутренности свело судорогой.
