— Верно, мой повелитель. Осталось недолго, и славные Фивы откроют свои ворота перед вами.
— Но вместе с Апофисом ушла его армия.
— Мы не перестанем сражаться до тех пор, пока не возьмем Аварис и все пастухи не покинут Египет.
Царь, следя за сражением, увидел, что его воины бьются, стоя на осадных лестницах и на стене. Они теснили пастухов, те отступали. Значительные силы лучников и копейщиков поднимались на стену и перебирались на другую сторону. Они окружали пастухов и истребляли их.
Вскоре царь увидел, как его воины сорвали флаг гиксосов и подняли флаг города Фивы. Следом широко отворились большие ворота Фив. Через них в город врывались воины, громко выкрикивая его имя. Царь тихо прошептал: «Фивы, источник моей жизни, мой первый дом, игровая площадка моей души! Открой свои объятия и прижми к нежной груди своих храбрых и кровных сынов!» Он опустил голову, чтобы скрыть слезы, исторгнувшиеся из глубины его существа. Гур, стоявший справа от царя, молился и вытирал глаза. Его худые щеки оросились слезами.
13
Прошло несколько часов, солнце начало склоняться к западу. Командиры Мхеб и Диб приблизились к царю, за ними следовал Яхмос Эбана. Они почтительно поклонились Яхмосу и поздравили его с победой.
Яхмос сказал:
— Прежде чем поздравлять друг друга, нам следует выполнить долг перед телами героев и солдат, женщин и детей, которые погибли мученической смертью ради Фив. Принесите их в лагерь!
Тела, перепачканные грязью и кровью, лежали по всему полю, на стене, за воротами. Железные шлемы упали с их голов, над ними повисла мертвая, гнетущая тишина смерти.
Солдаты бережно поднимали их, относили в лагерь и клали рядом. Они принесли тела женщин и детей, пораженных стрелами своих же солдат, и положили их отдельно.
Царь приблизился к месту упокоения мучеников, за ним шли гофмейстер Гур, три командира и его окружение. Подойдя к телам павших в бою, он безмолвно и с печалью поклонился им. Остальные последовали его примеру. Затем царь медленно прошел перед ними, точно по торжественному случаю устроил им смотр перед зрителями, и направился в ту сторону, где лежали женщины и дети. Их тела скрывали льняные покрывала. На лицо царя надвинулось облако печали, его глаза потемнели. Посреди этой горестной картины он услышал командира Яхмоса Эбана, который, не удержавшись от отчаяния, сдавленно рыдал:
— Мама!..
Царь вернулся назад и увидел, что командир, охваченный страшной болью, опустился на колени перед одним из тел. Яхмос узнал госпожу Эбану. Ее лицо исказила ужасная гримаса смерти. Царь покорно и с печалью в сердце застыл рядом со своим командиром. Он испытывал огромное уважение к этой поистине мужественной и мудрой женщине.
Бесспорно, она воспитала достойного сына. Царь поднял глаза к небу и с дрожью в голосе произнес:
— Божественный повелитель Амон, творец вселенной, дающий жизнь и устраивающий все по своему разумению, это твои питомцы, которые сейчас возвращаются к тебе по твоему велению. В нашем мире они жили ради других и умерли. Они бесценные частички, вырванные из моего сердца. Даруй им свою милость и воздай за их мимолетную жизнь, с которой они расстались ради счастливого вечного наслаждения в потустороннем мире!
Царь обратился к гофмейстеру Гуру и сказал:
— Гофмейстер, я желаю, чтобы все эти тела сохранили и предали земле на западном кладбище Фив. Клянусь жизнью, самыми достойными на земле Фив являются те, кто умер мученической смертью ради этого города!
Тут вернулся гонец, которого царь отправил к семье в Дабод, и вручил ему послание. Удивленный царь спросил:
— Моя семья вернулась в Хабу?
Гонец ответил:
— Нет, мой повелитель.
Яхмос развернул послание, написанное Тетишери, и стал читать.
Мой повелитель, которому победить врага помогает дух бога Амона и его благословение. Пусть Бог поможет доставить тебе мое письмо в тот миг, когда Фивы откроют перед тобой свои ворота, дабы ты мог войти в город во главе Армии спасения, исцелить раненых и порадовать души Секененры и Камоса. Что же до нас, то мы не покинем Дабод. Я долго думала об этом и решила, что лучше всего разделить боль с нашим измученным народом, оставаясь в изгнании, где мы сейчас находимся, переживая боль разлуки и тоску по родине, пока не наступит время, когда мы разобьем оковы, которыми он скован, и избавим его от испытаний. Тогда мы без опасений ступим на землю Египта и разделим с народом его счастье и мир. Да заботится о тебе Бог, иди дальше, освобождай города, бери крепости и избавь Египет от врага, не оставив ему ни пяди родной земли. Затем призови нас, и мы без страха явимся к тебе.
Яхмос поднял голову, сложил письмо и сказал:
— Тетишери пишет, что не вернется в Египет, пока мы не изгоним с его земли последнего пастуха.
Гур заметил:
— Наша святая мать желает, чтобы мы не прекратили сражаться, пока не освободили Египет.
Царь согласно кивнул. Гур спросил:
— Мой повелитель не собирается вступить в Фивы сегодня вечером?
Яхмос ответил:
— Я не вступлю в Фивы. Пусть армия войдет в город без меня. Что же до меня, я войду в Фивы вместе с семьей после того, как мы вышвырнем пастухов. Мы войдем в город вместе, как вместе покинули его десять лет назад.
— Жители испытают великое разочарование!
— Скажи всякому, кто спросит обо мне, что я преследую пастухов, чтобы изгнать их за пределы наших священных границ. Пусть те, кто любит меня, следуют за мной!
14
Яхмос вернулся в царскую палатку. Он собирался издать приказ своим командирам войти в город в традиционном порядке под музыку военного оркестра. Однако к нему явился офицер и сказал:
— Мой повелитель, группа вождей восставшего народа возложила на меня обязанность испросить разрешение явиться перед вами и предложить вашему величеству подарки, отобранные из трофеев, взятых во время восстания.
Яхмос улыбнулся и спросил офицера:
— Ты пришел из города?
— Да, ваше величество.
— Двери храма Амона открыты?
— Их открыли восставшие, мой повелитель.
— Почему верховный жрец не приветствует меня?
— Мой повелитель, говорят, он поклялся не покидать своего убежища до тех пор, пока в Египте остается хотя бы один пастух, если только он не раб или не пленный.
— Хорошо. Пригласи вождей восстания.
Офицер покинул палатку и отправился в город. Он вернулся вместе с множеством людей, шедших группами, причем каждая из них гнала перед собой пастухов, собираясь преподнести их в качества дара царю. Офицер просил разрешения впустить первую группу. Вошли египтяне, на них не было ничего, кроме юбок, их лица говорили о пережитых трудностях и бедности. Они гнали перед собой пастухов с обнаженными головами, спутавшимися бородами и перепачканными грязью лицами. Египтяне пали ниц перед царем, их лбы коснулись земли. Когда они взглянули на царя, тот заметил, что их глаза полны слез счастья и радости. Египтянин, возглавлявший эту группу, сказал:
