Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Но вдруг птицы разворачиваются в противоположную сторону – буквально на 180 градусов, по сути подставляя своему партнёру по спаррингу беззащитный затылок (это у журавлей самое уязвимое место). Теперь агрессия демонстрируется во внешний контур. Затем снова разворот – и журавли опять почти что нападают друг на друга.
Так повторяется несколько раз, пока, наконец, птицы не вымещают накопившуюся в них агрессию на кого-нибудь по соседству. Например, на какого-нибудь зазевавшегося неподалёку журавля.
Или же, если подходящей кандидатуры не обнаруживается, они могут схватить какую-нибудь палочку, камешек и начинают его агрессивно клевать, подбрасывать в воздух и всячески на него яриться.
Что всё это было, спрашивается? Вот как раз тот самый механизм «переориентации агрессии».
Сближаясь, птицы переживали стресс, вызванный пробудившейся в них внутривидовой агрессией, но дальше они стали переориентировать её вовне: направлять в отношении какого-то другого – условного и даже воображаемого – врага.
Таким образом, они как бы сообщают друг другу, с одной стороны, о своей силе и мощи, с другой – о готовности направить эту силу на внешние угрозы, чтобы защитить друг друга.
В финальной стадии роль этой угрозы выполняет некий действительный объект – хоть какая-то третья особь, попавшая под крыло, хоть просто физический предмет.
То есть агрессия инстинктивно накапливается журавлями друг на друга, а выливается затем на кого-то третьего или даже на что-то третье. Если же приглядеться внимательно, то ровно то же самое происходит и в человеческом обществе.
Поругавшись, они любят бить посуду, хлопать дверьми и пинать ни в чём не повинные предметы (удивительно, впрочем, что ровно такими же глупостями, по заверению Франса де Вааля, занимаются и шимпанзе).
«От любви до ненависти – один шаг» – это, как выясняется, вовсе не просто литература, а выражение нашей действительной природы. С другой стороны, загадочна сама эта наша невероятная готовность превращаться в стаю!
Если просто разделить незнакомых друг другу людей на две команды (такие эксперименты социальные психологи ставили многократно), как тут же куча незнакомцев начинает ощущаться человеком как «свои», «наши», а в отношении представителей второй группы (которые теперь «чужие», «не наши») у него, напротив, возникает немотивированная агрессия.
Какая-то чертовщина, честное слово! Вот вы стояли в толпе неизвестных вам людей, потом кто-то непонятный командует: «На первый-второй – рассчитайсь!» Вы рассчитались и оказываетесь в группе или «первых», или «вторых».
Ерунда, правда? Но если теперь вам предложат разделить между всеми некую сумму денег, то «своим» вы дадите в два раза больше, чем «чужим».
Почему?! С какого перепугу?! Это вообще-то просто игра в лаборатории… Чем испытуемый из вашей условной «команды» лучше испытуемого из другой – такой же условной – «команды»? Но нет, эффект принадлежности к стае работает, и вы уже не можете быть беспристрастным.
«Летний лагерь»
Конрад Лоренц проводил свои исследования не только в дикой природе, но и на специальной научной станции под Веной, где поведение диких животных лучше поддавалось контролю.
Вот примерно такую «станцию» под видом «летнего лагеря» развернули в своё время и социальные психологи под руководством профессора Гарвардского университета Музафера Шерифа, но уже для изучения внутривидовой агрессии людей.
Сам Шериф по происхождению – турок, и когда ему было 13 лет, он с лихвой испытал на себе, что такое внутривидовая агрессия Homo sapiens. В 1919 году его родной город подвергся атаке греческих войск. Погибло большое количество гражданских, да и сам Музафер оказался под ударом солдатского штыка, но чудом выжил.
С тех пор его не оставляла идея изучения природы межгрупповой вражды. Так что, одиннадцатилетние мальчишки, прибывающие в его „летний лагерь“, конечно, не вполне понимали, что их ждёт. Все сотрудники лагеря – вожатые, служащие, медицинский персонал – были членами исследовательской команды Музафера Шерифа.
Сначала ребят объединили в одну большую группу – они вместе ставили палатки, играли в игры, завязывали дружеские отношения. Это был этап тестирования. Через неделю группу разделили на два отряда – «Орлы» и «Гремучие змеи» (причём тех, кто подружился, разделили по разным).
Дальше между отрядами стали проводить разного рода соревнования – от спортивных до творческих (перетягивание каната, бейсбол, поиск клада и т. д.), где мог быть только один победитель.
Результат не заставил себя ждать – мирный лагерь превратился в район самых настоящих «боевых действий». Дружеские чувства улетучились мгновенно. Соперники получали обидные клички – «завиралы», «вонючки» и т. д.
После поражения в одном из соревнований «Орлы» сожгли флаг, забытый «Гремучими змеями», а «Гремучие змеи» уже на следующее утро захватили флаг «Орлов». С этого момента потасовки стали в лагере самым обычным явлением.
Дети изготовляли угрожающие плакаты, осуществляли ночные набеги на своих противников, используя в качестве боеприпасов неспелые яблоки.
Перед столовой они устраивали настоящую бойню, и когда одной из сторон приходилось отступать, побеждённые сопровождали врага криками – «Пусть пройдут сначала леди!»
За столами продолжался всё тот же ужас с киданием едой и бесконечными оскорблениями.
Музафер Шериф специально отбирал в свой «лагерь» ребят, у которых не было никаких культурных или социальных отличий, все они были из благополучных протестантских семей, принадлежали к «приличным» слоям общества.
То есть одно лишь разделение добропорядочных подростков на две группы и конкуренция за виртуальный, но ограниченный ресурс способны превратить их, по словам самого Шерифа, «в сборище злой и разнузданной шпаны».
Может быть, наибольшая глупость подобного рода – бесконечные потасовки в среде футбольных болельщиков. Одним взбрело в голову, что они в стане команды «А», другим – что они в стане команды «Б».
Дальше они являются на стадион, беснуются там, поднимают уровень своей внутривидовой агрессии (из-за общей скученности и ажиотажа) до максимальных пределов. И что дальше?
Надо на кого-то эту агрессию скинуть, переориентировать.
Лучше всего, конечно, на представителей вражеского стана. Но если нет такой возможности из-за полицейского кордона, то покрушим стулья, поломаем ограждения, разнесём ларёк по соседству и вагон метро до кучи.
И вот оно, опьяняющее чувство эндорфинового – то есть нейрофизиологического – восторга!
Механизм понятен – накопили внутривидовую агрессию, потом скинули её и довольны. Интересно в данном случае другое: как может быть, что наш мозг соглашается поменять живых людей (а мозг других животных – других животных) на предметы – камушки, палочки, стулья, ограждения, ларёк и т. д.?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
