Книга Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

К осени 1907 года Алексея перестали одевать в платьица, перейдя на брючки. Его прежде по‑девичьи кудрявые волосы теперь потемнели и стали гладкими. Но он по‑прежнему был поразительно красивым ребенком, очень похожим на сестру Татьяну. Внешне Алексей был очень крепким и здоровым, как бы опровергая тот факт, что он являлся «вымоленным сыном», как писала о нем Лили Ден[396]. Поскольку у зарубежной прессы было мало подлинных фактов о наследнике русского престола, она полнилась причудливыми рассказами о различных заговорах с целью то похитить или убить царевича, то подать ему отравленную кашу или хлеб с маслом. Кроме того, в ней обсуждались слухи о его «слабом здоровье», причина которого, как полагали тогда, «коренилась в том, что, к несчастью, большинство помещений, в которых проживают представители царствующего дома, оставляют желать лучшего с точки зрения соблюдения санитарно‑гигиенических норм»[397].

Первые истории о царевиче, которые получили распространение, в основном были посвящены его весьма своевольному поведению. Маленький Алексей не менее, чем Анастасия, обладал независимостью суждений и был личностью сильной. Он любил бывать с отцом на инспекциях армейских подразделений и на маневрах, прохаживался с важным видом, одетый в уменьшенную копию военной формы, дополненную деревянной моделью винтовки, и изображал деспота — будучи в нежном возрасте всего трех лет от роду. Уже тогда он требовал к себе надлежащего уважения, которое все должны были оказывать ему как наследнику, порой имел демонстративно дерзкий вид, даже при общении со своими сестрами[398]. Мальчику весьма нравилась старинная церемония, в соответствии с которой офицерам на борту корабля полагалось целовать ему руку. Алексей никогда «не упускал возможности похвастаться этим и важничал перед сестрами», как вспоминал Спиридович. Во время недавнего плавания на «Штандарте» у берегов Финляндии Алексей вздумал поднимать корабельный оркестр среди ночи, чтобы они для него играли. «Вот так нужно воспитывать самодержца!» — заметил Николай с отеческой гордостью[399]. Однако временами Николаю приходилось обуздывать своего сына, когда поведение того становилось чересчур деспотичным. Так, например, однажды царь обнаружил, что Алексею особенно нравится незаметно подбираться к караулу на парадном крыльце Александровского дворца «и наблюдать краем глаза за тем, как они вытягиваются по стойке «смирно» и недвижно, как статуи, стоят, пока он небрежно прогуливается мимо». Николай запретил караулу приветствовать Алексея, если больше никто из семьи не сопровождал его. Для мальчика это унижение, «когда караул не отдал ему честь», стало «первым уроком дисциплины»[400].

Некоторое время всем приходилось мириться с царствованием «Алексея Грозного», как прозвал Николай своего сына, но вскоре, к счастью, он стал взрослеть и отказываться от своих худших манер[401]. Отчасти это, несомненно, было связано с теми ограничениями, которые болезнь накладывала на его жизнь. Это был маленький мальчик, у которого было все:

«…самые роскошные и дорогостоящие игрушки, большая железная дорога, в которой были куклы‑пассажиры в вагонах, шлагбаумы, станции, здания, блок‑посты, мигающие паровозы и изумительная сигнальная маршрутная система, целые батальоны оловянных солдатиков, модели городов с колокольнями и куполами храмов, плавающие модели кораблей, прекрасно оборудованные заводы с куклами‑работниками, шахты, сделанные в точности как настоящие, с поднимающимися и опускающимися в забой шахтерами»[402].

Все эти игрушки были механическими и приводились в действие нажатием кнопки. Но у Алексея не было здоровья. С течением времени увеличилось и количество ограничений для него. Он постоянно бунтовал, услышав очередное «нельзя». «Почему у других мальчиков есть все, а у меня ничего?» — то и дело сердито спрашивал он[403]. Дядьке Алексея, матросу Деревенько, временами бывало трудно за ним уследить, поскольку от природы Алексей был очень активным и отважным и своим поведением постоянно доставлял немало хлопот всем опекунам. Больше всего он любил промчаться что есть духу вниз с горки в Александровском дворце или кататься на своем педальном автомобиле, но каждая царапина или удар были для него очень опасны.

В начале 1900‑х годов врачи еще не умели иначе останавливать кровоизлияния в суставах, которые неизбежно следовали за многочисленными падениями и ударами царевича, кроме как прикладыванием льда к суставу и назначением ребенку постельного режима. Ацетилсалициловая кислота (аспирин, известный с 1890‑х) в те годы считалась эффективным болеутоляющим, и Александра сама принимала ее при болях в пояснице. Но в случае с Алексеем использовать этот препарат было нецелесообразно: он препятствовал свертыванию крови, и, таким образом, кровотечение могло лишь усилиться. Николай и Александра отчаянно противились использованию морфина, поскольку он быстро вызывает зависимость, так что лучшим и единственным способом защитить Алексея было постоянно следить за ним. Это, к сожалению, не предотвратило осенью 1907 года одного из самых неудачных и сильных его ушибов во время игры в Александровском парке, тогда он упал и повредил ногу. На месте ушиба осталась едва заметная ссадина, но внутреннее кровотечение, вызванное падением, причиняло ему мучительную боль. Как вспоминала Ольга Александровна, которая, услышав о происшествии, тотчас примчалась к ним, «бедное дитя так страдало, вокруг глаз были темные круги, тельце его как‑то съежилось, ножка ужасно распухла»[404]. Врачи, даже выдающийся хирург‑ортопед профессор Альберт Хоффа, которого срочно вызвали из Берлина, ничем не могли помочь. «Перепуганные больше нас, они все время перешептывались между собой, — вспоминала Ольга Александровна. — По‑видимому, они просто не могли ничего сделать. Прошло уже много часов, и они оставили всякую надежду»[405].