— Да. Тотальное удаление органа, иногда с сопутствующими тканями. По-латыни, «вырывание с корнем», — мрачно подтвердил Шура. Он не любил экстирпации. Это было для него сродни импотенции или замедленной смертной казни. Причём палачом в этих случаях был он. И разговоры об отсутствии выбора и жизненных показаниях ему обычно не помогали. Не освобождали от необходимости напиться.
— Вот об этом я и говорю. А не о гинекологии, — улыбнулся Сержант. — Ладно. Надеюсь, наши прения не нарушили первоначальных планов по вытягиванию сил из нашего общего безбородого знакомого.
— Сержант… — несмело сказал Шура. — Я… может, всё же расскажешь о нём? Поподробнее.
Пеппер задумался, оценивающе посмотрел на Доктора и кивнул.
— Пожалуй, пора. Расскажу. Только говорить о нём можно долго. Так что ты задавай вопросы, а я на них буду откровенно отвечать. И постарайся не забывать об эмоциях.
— Да помню я!
— А я всё же напоминаю. Ведь это всё тебя касается напрямую. Так что держи себя в руках.
— Постараюсь, — кивнул Шура. — Для начала, он кто — просто Мальчиш-Плохиш или нечто большее?
— Гораздо большее. Он — Антагонист. Воплощенное зло, если можно так выразиться.
— Чей Антагонист?
— Маккартни. Пол — демиург, а Морфей — его противник. Он сам так решил.
— То есть, ему это для чего-то нужно — стать Антагонистом? — спросил Шура и в этот момент почувствовал, как что-то мягко толкнуло его в руку. Опустив глаза, он с удивлением увидел в руке другую трубку с гораздо более объемистой чашкой.
— Маленький подарок! Baskerville Smooth[45]! — с гордостью сказал Сержант. — Чтобы ты не отвлекался на набивание. Часа полтора курить сможешь!
— Спасибо! — обрадованно сказал Шура и тут же принялся набивать обновку табаком.
— Конечно, Морфею это нужно. Я тебе уже говорил — он стремится к власти. Для этого ему нужно устранить двоих — сначала меня, а потом Пола. Со мной проще — мы с ним оба демиурги. А Пол выше. Он здесь на положении бога. Как устранять бога? Кто это позволит? И тут на сцене появляешься ты. Будучи послушной игрушкой в руках Морфея, правишь Пепперлэндом так, как ему выгодно. Он спокойно устраняет Пола и становится серым кардиналом. Такой вот план, в общих чертах.
— Но я же не Пол! Я не создавал Пепперлэнд, я не знаю всех этих магических штучек. Да и не хочу я этого! — запротестовал Шура.
— Ты — не Пол, но очень на него похож, и внешне и, пожалуй, внутренне. А насчет магических штучек можешь не волноваться. Морфей бы тебя к ним на пушечный выстрел не подпустил, даже если бы ты в этом разбирался. У него для этого есть он сам. А насчёт твоего нежелания — он это просто в расчёт не берет. Уверен, что справится. Заставит, если надо. Думаешь, он зря за тобой столько лет наблюдал? Воспитывал, готовил… Нет, думаю, здесь его уверенность отнюдь не беспочвенна, — покачал головой Пеппер.
— Хорошо, со мной он справится. А с тобой? Ты же сам говоришь, вы с ним — явления одного порядка. Ты что, сдашься? Подчинишься ему и отдашь власть?
— Ну, со мной ему придётся повозиться, — задумчиво сказал Сержант. — Я ему без боя не сдамся. Не думаю, что он намного сильнее меня, даже если все слухи о его могуществе — правда, а я в этом сильно сомневаюсь. Тем более, что ситуация постоянно меняется, и, я думаю, не в его пользу.
— А я? Что мне делать? — спросил Шура.
— А ты уже делаешь. И совсем не то, чего он от тебя ждёт. А я тебе в этом помогаю.
— Это каким же образом мы с тобой спасаем мир?
— Говоря иносказательно, ты произносишь слово, а я ставлю точку. Кстати, не хочешь ещё что-нибудь сказать? По-моему, тебе пора в гости к Пифию. Солнце в его жилище уже восходит, — Сержант улыбнулся и начал вставать.
— Надо, значит, надо. Доставай свой…кхм…ключик, — и Шура пошёл за Пеппером к двери.
ШУРИНА АССОЦИАЦИЯ
…Вот и Харрисон пишет, что скоро грядут перемены. Правда, всё как всегда — и зима, и мороз, в небе солнце восходит, Продают красоту, предают, собирают налоги, Лгут и рвут, и дают, и берут в неизменном размене…
Но ведь Харрисон пишет, что скоро грядут перемены. Он баллады свои на ситаре ветвистом развесил. Рёбра музыки вскрыл и запел, кожу формы отринув, Отказавшись прикрыться канонов стеклом замутнённым.
Пишет птицами нот по белилам небес нотоносных. Пишет светом любви, разгоняющим мрак заблуждений. Пишет ветром надежд над полями распаханных будней. Пишет тихо и вскользь — нам бы лишь постараться расслышать.
Нам бы только понять — в мире сем единенье возможно Ветра с влагой, и с пламенем льда, и с механикой — сердца. И привыкнуть к тому, что и сталь станет стоном когда-то, И гранит оживёт… Но привыкнуть к сему невозможно,
Возможно лишь верить. Лишь верить возможно.
Глава 39 HERE COMES THE SUN
Солнце действительно восходило. По крайней мере, оно по-утреннему било в окна. Зал, в котором оказался Шура, был скорее похож на коридор, широкий и длинный. Вход находился в одной из длинных стен. На второй стене, напротив, висели разные индийские штучки: картины и барельефы с изображениями Шивы, синекожего Кришны, мудрого и милого Ганеши и многих других. В бронзовых чашках курились сандаловые палочки. Одна из коротких стен представляла собой большую стеклянную дверь, ведущую в дикий тропический лес. В неё-то и било солнце. На крыльце резвились несколько мартышек, облачённых в потертые джинсы, но, несмотря на приоткрытую дверь, внутрь не забирались. Последней стены Шура не увидел — она была плотно занавешена тяжелыми бархатными портьерами черного или, может быть, темно-синего цвета, расшитыми огромными звёздами из бисера.
Харрисон сидел прямо напротив входа на маленькой подушечке и играл на ситаре. (Ну, конечно, чем же он ещё мог заниматься, будучи Харрисоном?). Шура не удивился. Он молча прошёлся по помещению с видом потенциального квартиранта, внимательно рассмотрел изображение то ли Сансары, то ли ацтекского календаря, обернулся к противоположной стене — и с удивлением увидел на ней небольшой православный иконостас с древними иконами, подсвеченными горящими перед ними лампадами.
— О как! — с удивлением сказал Шура. — О чём сия песня?
— Какая песня? — спросил Харрисон, не отрывая глаз от ситара.
