– Если она согласится, конечно. – Сказал Али, – наверное, уже можно войти?
И вошел в шатер. Когда глаза его привыкли к полумраку после яркого солнца, он увидел укутанную в одеяло Йасмин. Она слабо улыбнулась Али. Он взглянул на женщину.
– Мне надо поговорить с ней, – сказал он женщине. Та, взяв девочку за руку, вышла из шатра.
– Как ты себя чувствуешь?
– Бывали дни и получше.
– Ты должна решить один вопрос.
– Какой?
– К вечеру мы должны быть в Мараге, в крайнем случае, завтра утром, чтобы встретить твоего отца, когда он выйдет из тюрьмы. Но тебе нельзя идти, для выздоровления понадобится два-три дня в лучшем случае. Если твоего отца не предупредить, он может вернуться в Табриз, где его схватят. А надо, чтобы он скрылся, как только выйдет из тюрьмы. Эти люди согласны оставить тебя, пока я не вернусь, и ухаживать за тобой.
– Я должна остаться здесь одна? – Испугалась Йасмин. – Я не хочу.
– Я тоже не хочу. Но я тебе все объяснил. Я здесь по твоему делу, ты должна решить. Как ты скажешь, так и поступлю.
– Может быть, я все-таки пойду с тобой? – жалобно спросила Йасмин.
– Ты не сможешь, это исключено, нам еще повезло, что мы на них наткнулись, на эту тетку.
– Ты скоро вернешься?
– Завтра утром я буду здесь.
– Ты точно вернешься? Хорошо, иди.
Али снял свои кинжалы и положил рядом с девушкой.
– Спрячь, Это подарок Низама, раиса. Оставляю их тебе, для самозащиты.
– Оба.
– Да.
Он поднялся. Прежде чем выйти из палатки, обернулся. Йасмин смотрела ему вслед.
– Мне будет не хватать тебя, – сказал он.
Йасмин слабо улыбнулась в ответ и спрятала кинжалы под одеялом.
Когда Али вышел из шатра, возле пастуха стояла его жена и они о чем-то негромко переговаривались.
– Все в порядке? – спросил Али.
– С помощью Аллаха, – ответил пастух.
– Тогда я пошел.
– Счастливого пути, за сестру не беспокойся.
Юсуф протянул Али сверток.
– Это тебе в дорогу.
Али поблагодарил.
– Может быть, ты, благородный господин, сможешь дать нам аванс?
– Конечно, – сказал Али.
Он дал курду динар, сунул сверток в карман и пустился в путь.
Как он и предполагал, в действительности, путь оказался намного длинней, чем виделся взгляду. Когда он добрался до подножия горы, начинало смеркаться. Али не раздумывая начал восхождение, на небе не было ни единого облачка, и луна уже выкатывалась на небосклон. На вершине он оказался глубокой ночью. По ту сторону горы действительно оказался город. Он лежал на равнине темным выпуклым пятном. Лунный свет заливал все вокруг, высвечивая минареты мечетей. Али остановился, чтобы передохнуть, и вдруг почувствовал острое чувство голода. Он нашел подходящий валун, сел и вытащил сверток, который дал ему курд. В нем был лаваш, кусок овечьего сына и глиняная фляга, в которой неожиданно оказалось молодое вино. Али улыбнулся, развеселился. «Неужели я произвожу впечатление выпивохи?» – подумал он. Пить вино он не собирался, но сыр оказался соленым, и вскоре он так захотел пить, что откупорил флягу и основательно к ней приложился. После этого к нему пришла удивительная легкость, усталость, ломота в теле и дрожь в ногах от многочасового подъема исчезли. Али произнес следующее двустишие:
Вода, я пил ее однажды —Она не утоляет жажды.
И понял справедливость этих слов. Он засмеялся и вновь поднес флягу к губам. Звезда висели над головой так низко, что казалось, при желании он может, став на тот огромный валун, подпрыгнуть и достать их рукой. Но Али не стал этого делать. Он выпил еще вина и понял, что хочет спать. Сон накатывал на него с неотвратимостью небесного светила, проделывающего свой ежедневный путь на небосводе. Али понял, что если сейчас же не встанет и не тронется в путь, то заснет мертвым сном, и это будет самой серьезной ошибкой в его жизни. Он встал, отшвырнул флягу с остатками вина и начал спуск. Первый луч солнца он встретил у подножия горы. Здесь среди камней он нашел родник с ледяной водой. С наслаждением умылся, почистил одежду. И направился к городским воротам. И вошел в Марагу вместе с купцами, которые дожидались открытия ворот.
Марага.
Шамс ад-Дина Туграи выпустили перед обедом. За несколько дней, проведенных в заключении, он изменился так, что Али не сразу узнал в этом усталом понуром человеке бывшего вазира Табриза. Али дождался его появления в ближайшей закусочной, цедя травяной чай. Шамс некоторое время стоял в растерянности, словно не зная, в какую сторону следует направить свои шаги. В какой-то момент он даже подался назад, словно собираясь о чем-то поговорить со своими тюремщиками, но к счастью передумал и пошел с площади. Али, выждав некоторое время, направился за ним. В малолюдном переулке он приблизился и приветствовал своего бывшего начальника.
Обрадованный вазир схватил его за руки.
– Али, как ты здесь оказался? А где моя дочь?
– Ваша дочь заболела в пути, мне пришлось оставить ее у пастухов по дороге в Марагу.
– Как в пути? – Воскликнул Шамс ад-Дин. – Я же велел тебе укрыть ее в моем деревенском доме.
– Вазир, давайте я лучше расскажу вам все по порядку. Только нам нужно немедленно покинуть город.
– К чему такая спешка, меня выпустили, я хочу вернуться в Табриз.
– О возвращении в Табриз не может быть и речи. Пойдемте, купим лошадей, а по дороге я вам все расскажу. Вы знаете, где здесь торгуют лошадьми?
– У меня нет денег на лошадей.
– Деньги есть, мне пришлось продать ваше кольцо.
– Тогда пойдем, возле караван-сарая всегда торгуют лошадьми. Это в той стороне.
– Пойдемте, нельзя терять ни минуты, – увлекая вазира за собой, сказал Али.
– Говори же, – потребовал вазир.
– В дом, где мы укрылись, на следующий день явились хорезмийцы. Они разыскивали вашу дочь.
– Зачем мою дочь? Причем здесь моя дочь? Что ты несешь, Али, что ты натворил?
– Хорошо, начну с самого начала. Я обедал, когда хорезмийцы убили раиса. Увидев это, я побежал к вашему дому. Там я нашел Йасмин, она пряталась в вашей библиотеке, скрыться мы не успели, пришли мародеры из числа солдат шихны. Они хотели подвергнуть ее насилию. Чтобы спасти ее, мне пришлось убить одного, второго я обезоружил и связал, хотя надо было его тоже убить. Он меня видел. Поэтому они пришли в деревню за нами. Видно староста послал за ними, и привел их.
– Ах, негодяй! – в сердцах сказал вазир. – Сколько раз я прощал его прегрешения.
