Слово «мощи» происходит от корня «мощ», то есть мощи — это и есть кости, скелет, та внутренняя опора, на которой держится тело. Вот исключительно важный момент для понимания того, что представляет собой православное почитание мощей.
Известный церковный историк Е. Е. Голубинский писал: «Правильное представление… таково, что мощи святых иногда суть более или менее целые тела, иногда же одни кости. Самое название останков святых мощами означает, что предки наши разумели под ними по преимуществу кости, ибо слово „мощи“ значит именно кости. В 1472 году в Москве по случаю перестройки Успенского собора открывали гробы митрополитов для досмотра их тел, и о результате досмотра пишется в одной летописи: „Иону цела суща обретоша, Фотея же цела суща не всего, едины ноги толико в теле, а Кипреана всего истлевша, едины мощи“; совершенно ясно, что „едины мощи“ значит: одни кости»[251].
Человека называют венцом творения, он «сотаинник Божиих Тайн», как говорит Григорий Богослов. Сначала, по христианским представлениям, был сотворен мир невидимый — «твердь небесная», затем мир видимый, и тогда Господь сотворил человека, в котором соединил оба мира.
Вот и в предисловии к «Повести…» читаем: «Якоже исперва сотвори на небеси ангелы свои… Видимая же небесная стихия сотвори: солнце, и луну, и звезды. И на земли же древле созда человека»[252]. То есть рассказ о сотворении мира, предваряющий «Повесть…», важен не только с исторической точки зрения[253], но и потому, что акт сотворения касается каждого читающего произведение христианина лично.
Человек, по учению Церкви, призван быть ангелом во плоти. В акафисте святых Петра и Февронии, как и некоторых других угодников, Церковь называет их, воспевая: «Земные ангелы и человецы небеснии»[254]. Старец Алексий Мечев, связывая земную и небесную жизнь души, говорит: «Человек должен из своего тела, как служебного по отношению души, сделать его сослужащим Богу»[255].
Человеческая душа не может быть отделена от тела (она отделяется только Божиим повелением, когда мы умираем, и то — на время), и если душа человека свята, то и тело его свято. Таково учение Православной церкви. Именно поэтому тела людей, угодивших Богу в своей земной жизни, так почитаются православными.
Церковь установила почитание святых мощей, во-первых, потому, что они — «сосуды, полные благодати», и во-вторых, потому, что они — залог пребывания святых с верующими не только душою, но и телом.
Итак, возвращаясь к началу истории святых мощей Петра и Февронии Муромских: по словам «Повести…», оба супруга предали души Господу в один и тот же день; они также велели похоронить себя в одной каменной гробнице. Однако жители города не сразу послушались и не сразу выполнили их последний завет. Князя Петра, принявшего монашеский постриг с именем Давид, погребли в соборной церкви внутри города, а его жену Февронию, во инокинях Евфросинию, — за городом, в женском монастыре. После этого, напомним, случилось чудо: супруги оказались в едином гробу внутри города. Однако горожане и после этого не вняли гласу святой четы и вновь разделили тела усопших… которые наутро вновь оказались вместе. Подобное происходило три раза, после чего люди смирились и оставили святых Петра и Февронию почивать в одном гробу.
Где находился этот соборный храм и какое носил освящение?
Твердо известно: с XVI до начала XX столетия мощи покоились в величественном Богородице-Рождественском соборе на Воеводской горе. Вот и автор «Повести…» говорит о том, что погребли муромскую чету «у соборныя церкви Рожества Пресвятыя Богородицы внутри града».
Конечно, эта церковь в середине XVI века сияла высокой честью и славой. Храм был заново отстроен Иваном Грозным по обету, который он дал перед походом 1552 года на Казань.
Но что было на месте величественной постройки Ивана IV? Сколь велика древность старой церкви Рождества Богородицы и не носил ли старейший соборный храм Мурома иное имя? Вот вопросы, вызвавшие дискуссию.
В древней «Повести о водворении христианства в Муроме» упоминается Борисоглебский кафедральный собор, при котором размещался двор епископа. Да и одного из муромских князей XIV века погребли, как сообщает летопись, именно в Борисоглебском соборе: «Преставися князь Василей Ярославич Муромский, в чернецех и в скиме, положен в Муроме в церкви Святых мучеников Бориса и Глеба»[256].
Возможно, в городе имелось несколько соборов — на Руси такое случалось при обилии паствы и духовенства в больших городах (Псков, Москва). А возможно, истинна версия, согласно которой святые Петр и Феврония жили во второй половине XIV века: к тому времени городская соборная церковь могла превратиться из Борисоглебской в Богородице-Рождественскую. Наконец, мощи их могли перенести из одного храма в другой. Когда подобное событие могло произойти? Бог весть. Теоретически в тот добрый год, когда князь Юрий Ярославич «обновил» Муром (1351/52), мог появиться и новый соборный храм вместо прежнего, обветшалого. А значит, — и новое, более «почетное» место погребения святых мощей.
Пока нет четкого ответа на вопрос о месте изначального их пребывания. Но уже для середины XVI столетия вопроса не существует: без сомнений, их вместилищем служил Богородице-Рождественский собор.
По преданию, мощи были первоначально открыты, но затем сокрыты под спудом. Когда и по какому случаю их сокрыли под спудом — неизвестно. Исследователи XIX века обратили внимание на ширину каймы древнего покрова, лежавшего на мощах в конце XVI — середине XVII века. Вероятно, в это время святые мощи были уже под спудом, так как ширина каймы и размеры покрова точно соответствуют ширине доски, скрывающей их.
Документы, относящиеся к 1637 году, свидетельствуют: мощи лежали в приделе апостолов Петра и Павла. Погребение выглядело следующим образом: «…рака каменная, а в ней лежат Муромские чудотворцы… покрыты сукном черным, а над ракою их образ с деянием… а данье… сукно, что покрыта рака, блаженныя памяти царя Феодора Ивановича»[257]. Иными словами, сукно пожертвовал царь Федор Иванович, правивший еще в 1584–1598 годах.
