Генерал иркутский БуссеГубернатор в новом вкусе,Он большой руки ораторДипломат, администратор,Он же и герой!Весь облит мишурным светом,Он приехал прошлым летомС молодой женой.
Петр Васильевич по-отечески относился к чудачествам молодого коллеги-губернатора, таким как покупка в Европе богемского стекла для окон губернаторского дома в Благовещенске или выписанная премия за сорняки – Буссе принял за овощи на грядках казачьих огородов неполотую траву. Знал Казакевич и его безграничную любовь к супруге, младше его на пятнадцать лет, выпускнице иркутского девичьего института Екатерине Матвеевской, и о постигшем молодую семью три года назад несчастье, потере первенца. В свою очередь, Буссе по-хорошему завидовал административным успехам Казакевича: в 1858 году построившего селение Хабаровка, в 1860 году основавшего в заливе Посьета[86] военный пост Владивосток, первые маяки на побережье Японского моря. Особо восхищался он огромным эллингом, где собирался закупленный за границей в разобранном виде пароход. На его зеленом борту золотыми буквами красовалась надпись – «Граф Муравьев-Амурский». То было совместное детище Казакевича и Острено, мечтавших создать на Дальнем Востоке российский судостроительный завод.
С другим участником событий, Острено, Николай Васильевич Буссе тоже сошелся с первой встречи. Так всегда бывает между людьми порядочными. Николай Васильевич сначала выслушал Феофана Христофоровича, делившегося проблемами портового хозяйства – нехватка денег и, главное, специалистов. Николай Васильевич слушал и не находил ответа на свой вопрос – с какой целью начинаются кадровые перестановки в крае? Долгий и неинтересный для Буссе разговор завершился, и мужчины направились в обеденный зал. Терпение, как часто бывает, вознаграждается. Обедали уже вчетвером с Лизой, Дымовым и помощником Буссе, молодым человеком с умными карими глазами. Николаю показалось, что он уже где-то видел его. Лиза опять рассказывала о причинах нового экономического раздела мира по хлопковому вопросу, приводя в пример искусственно провоцируемую Англией Гражданскую войну в США. Николай Васильевич, как выяснилось, и сам был приверженцем такой идеи, что вызвало новые симпатии. Особо он проявил интерес к делам китобойной компании Дымова. Буссе искренне не понимал позицию Русско-американской компании, передавшей, по сути, выгоднейший китобойный бизнес в руки американцев, ограничив себя добычей пушнины и перевозкой хлопка. А бизнес по продаже льда в теплые страны вызвал пренебрежительную усмешку.
Буссе начинал понимать Муравьева, выступающего в последние годы за продажу Аляски. Дела там на самом деле шли неважно, судя по рассказам Дымова.
Неожиданно на Николая Васильевича снизошло озарение! Дело в том, что он во многом подражал китайцам, особенно в системе управления. На руководящие должности назначал недалеких и неподготовленных – тем самым искусственно создавал недовольство, которое единолично разрешал на радость поданным. Отстранял их от должности. Таким незамысловатым способом создавался авторитет вождя. В сегодняшнем случае, получалось, враждующие ранее стороны сумели договориться. Скорое назначение недалекого Аксенова означало близкое решение по продаже Аляски, отчего его значение на Дальнем Востоке многократно возрастает. Не иначе, как ему, Буссе, ставленнику Муравьева, поручат возглавить в скором будущем огромный край на берегу Тихого океана! Каждый чиновник втайне желает реформ, а в реальности их тормозит. Буссе предпочитал власть над Дальним Востоком комфорту Петербурга. Мечтал объединить Восточную Сибирь с Приморьем и стать самым влиятельным фаворитом императора. Ведь таким образом он объединяет «аляскинскую хлопковую группу» с «кяхтинской чайной». Он не мог спешить в реализации грандиозного плана, не посоветовавшись с женой. Но, как говорится в грузинской пословице, «что знают двое, то известно и свинье». Совсем скоро он убедится в этой печальной истине.
Догадывался он и еще об одной великосветской интриге. Начинающаяся расстановка на ключевые посты сторонников Нессельроде и Муравьева не что иное, как наказание великого князя Константина за просчеты в управлении Польским наместничеством, где разгоралось вооруженное восстание. Шел май 1864 года. Венценосное семейство жило по понятным только им правилам.
Николаю Васильевичу Буссе необходим был свой человек, и никто лучше Николая Дымова не подходил на эту роль. Расположив к себе молодую семью, Буссе попросил Казакевича прекратить всякое преследование тугурской китобойной флотилии, а Дымову выдать охранное письмо на свободное передвижение в пределах Дальнего Востока. Не существовало паспорта в царской империи надежнее такой бумаги[87]. Еще губернаторы оформили на Дымова доверенность представлять экономические интересы края в Соединенных Штатах Америки. Данный поступок начальников послужил для Дымова отправной точкой для начала нового жизненного периода. Перед тем, как отправиться в обратный путь, Буссе собрал своих новых друзей в доме Острено. К этому времени Феофан Христофорович уже дал согласие на перевод в Санкт-Петербург, а Казакевич поддержал идею назначения на его место Аксенова. Николай Васильевич блестяще выполнил миссию посредника и торопился в свою столицу, Благовещенск. Он еще должен успеть проинспектировать с десяток казачьих поселков, по его указанию переселенных с поймы Амура. Два года назад их смыло июльское наводнение, после того как от проливных дождей уровень воды в реках поднялся на десять метров. Николай Васильевич готовил область к очередному июльскому паводку.
На прощальный ужин в дом инспектора над Восточными портами собрались те же, только Петр Васильевич Казакевич сказался больным. В воздухе витало напряжение, как в темную ночь перед рассветом. Ожидали особого известия от убывающего домой гостя. Предчувствие не подвело. Перед празднично накрытым столом Николай Васильевич произнес необычную речь:
– Мои друзья! Именно так я называю активных и порядочных людей, совсем не случайно оказавшихся на краю Российской империи.
Он поочередно обнял Острено и Дымова. На глазах его предательски выступила слезинка, так был растроган. Подойдя тяжелым шагом к Лизе, нежно поцеловал ее протянутую руку.
