Алан Фэйрклоф с напряженным лицом вышагивал между фонарями в своем дворе. Стрелял из небольшого пистолета по птицам. Выстрелы разносились эхом, и чайки, исчезали в темноте за залитым белым светом пространством. Три дома, соединенные переходами в один, принадлежали ему с тех пор, как много лет назад он купил остров со всеми постройками у вдовы Спенсера Льюиса. Прежний хозяин был любопытным типом, коллекционировал редкие религиозные артефакты — увлечение, не чуждое и самому Фэйрклофу. Он держал коптские кресты и иконы в самом маленьком из трех домов, а сам жил совершенно один в большом доме. Жизненной целью Фэйрклофа всегда было полное уединение, хотя на самом деле раньше он этого не ощущал, а осознал только здесь, среди этих скромных строений, сравнимых с домами и фермами его юности. Важно было не само одиночество, а ощущение, будто он участвует в чем-то великом, в чем-то неимоверно грандиозном, к чему не удавалось прикоснуться большинству людей…
Это тепло, этот жар, который он не смог бы описать. Радость, которая, как он чувствовал, подсвечивает изнутри его плоть, открывает каналы в его разуме…
Он теперь был больше, чем просто человек.
Он творец истории.
Он тот, кто призывает будущее.
Повитуха нового рода человеческого, порог на зеркальной поверхности эволюции.
2
Ему нравилась эта жизнь на острове, изредка прерываемая прибытием добровольных жертв его удовольствий: юнца, которого купили, чтобы бить его по животу и лицу, пары молодых женщин, которых можно было связать и заставить совершать неописуемое. За долгие годы Алану Фэйрклофу все это наскучило. Огонь, горящий в его крови, часто жаждал более темных и глубинных ощущений боли и эротизма. Он перешел от ударов и приставаний к более абстрактным развлечениям: к подчинению духа и воли. Он добивался оцепенения, бывшего сильнее боли. Он содрогался иногда, задумываясь над тем, что делал с ними, как он обезображивал их, как один из них как-то…
Как-то…
…Заставил его сделать с ним нечто ужасное. Нечто столь жуткое, что клан Фэйрклоф предпочитал даже не представлять себе, не вызывать тот образ, который горел у него в мозгу.
Мальчишка сбежал из дома и четыре года жил на улицах Нью-Йорка, его существование было мрачным и убогим. Пит Аткинс, дворецкий Краунов, наткнулся на него в ходе кропотливых поисков, которые предпринимал по просьбе Фэйрклофа. Аткинс позвонил Фэйрклофу в то утро:
— Я заполучил одного, сэр. Молодой. Нищий. С характером. Прислать его вам?
Будто бы речь шла о заказе бакалейных товаров.
Но божественная порочность Алана Фэйрклофа уже разрослась и зудела, словно сочащаяся рана, с которой постоянно сдирают коросту.
— Да, — ответил он дворецкому. — Этим же вечером, если возможно.
И вот по прошествии нескольких часов лодочник Краунов приехал на остров с долговязым тощим, юношей лет восемнадцати, с длинными волосами и угрюмым выражением лица.
— Ты выглядишь в точности как я в твои годы, — сказал ему Фэйрклоф. — Просто копия. Ты совершенно одинок. Ты чувствуешь, что тебе нечего ждать от жизни. Ты не знаешь, где свернуть.
Парень посмотрел на него, глаза его блеснули холодными алмазами.
— Плевать. Где мои деньги?
После того как оплата была произведена, Алан привел его в Темную Комнату.
— Какого лешего ты называешь это Темной Комнатой?
Тень улыбки пробежала по лицу Алана Фэйрклофа.
— Это место, где я совершенствуюсь.
Иногда ему удавалось стереть память о том, что произошло в Темной Комнате за то время, пока он владел ею, но в иные времена образы вспыхивали в мозгу, словно огни стробоскопа.
В Темной Комнате появлялся другой Алан Фэйрклоф.
Не человек Бога, но человек дьявола.
То, что выходило из него, было истинным Аланом Фэйрклофом — тем, кто жил в его теле.
Тем, кто чувствовал себя на седьмом небе, когда проводил лезвием бритвы по спине молодого человека.
Тем, кто дожидался, когда они начнут молить о смерти, когда будут глядеть на него сквозь ручьи крови, сбегающие по лицам, и умолять, чтобы он вонзил острое лезвие им в сердце.
Тем, кто никогда не выполнял этой их просьбы.
Пока не появился этот мальчишка-беглец, который совсем недавно стал мужчиной и который шесть часов пролежал на грязном полу Темной Комнаты Алана Фэйрклофа.
Фэйрклоф прижался лицом к горлу молодого человека, чувствуй, как из него утекают остатки жизни.
— Все хорошо, все хорошо, — проворковал он, — просто поспи, усни…
Поднявшись, он пошел в ванную, чтобы смыть под душем кровь. Он все еще был охвачен жаром, эротическими мечтами о плоти, разорванной щипцами, и огне, вырывающемся из ран. И тогда в зеркале он увидел его.
Он увидел существо из своих снов, создание из алого пламени, голова которого пылала огнем.
Аз есмь.
Аз есмь дьявол.
Не тот, кто искренне верует во Всемогущего Создателя.
Я Архивраг этого Создателя.
Я Бездна.
Я Предатель.
Этот ритуал полностью обновил его. Все дело в ритуале — жрецы всегда это знали, как знали все глубоко религиозные люди. Даже святые сестры из Мопассана оберегали его с помощью ритуалов, удерживали его ритуалами, пока от него больше ничего не остаюсь. Но зато остался сам ритуал. Ритуал поможет все пережить. Именно ритуал давал силы роду человеческому.
— Аллилуйя! — закричал он, словно варенье размазывая пальцами кровь по лицу, пока черты его не стерлись. — Хвала Господу, от которого исходит все благое! Восхвалите Его, все твари земные! Восхвали Его, все небесное воинство! Восхвалите Отца, и Сына, и Святого Духа!
Его вопли отдавались эхом и разносились в ночи, пока молодой человек испускал последний вздох, и Алан Фэйрклоф был уверен, что юноша попадет на настоящие Небеса А потом старинные слова пришли к нему, слова магии и истины, как было всегда, когда начинался кровавый обряд:
— Pari nue sathath yog alaai telceli tekeli lialu-ana…
На следующее утро к нему пришла Диана. Он рыдал, а она обнимала его и шептала: «Скоро уже все случится, любовь моя. Не бойся. Не бойся. Мы откроем эту дверь вместе».
3
Фонари во дворе между объединенными домами светили ярко, как днем, — именно так ему нравилось. Ночь теперь вызывала у него беспокойство. Ночь больше не несла с собой согревающих душу снов, а лишь смутный страх, что в темноте есть некто другой… другой Алан Фэйрклоф, и этот Алан Фэйрклоф не хотел бы с ним встретиться. Низкие крыши купались в мертвом белом свете, который не мог приглушить даже туман.
Фэйрклоф держал в руке «Мистерии Анубиса» в переводе с коптского языка и в очередной раз зачитывал самому себе отрывки, с нетерпением ожидая того, что должно было случиться.
