Оксана удивленно вскинула брови. Почему-то вопроса именно в таком контексте она не ожидала. Нравится ли он ей? Пожалуй, нравится. Если сравнивать, то Корнеев, конечно, эффектнее, а Алексей… Алексей вообще не такой, как все, а потому вне всякой конкуренции…
– Нравишься, – честно ответила она. – У тебя хорошее мужское лицо, глаза… ясные такие…
– С этим понятно, – отмахнулся он. – Может быть, я плохой любовник?
– Ты хороший любовник, – как на уроке, полным ответом, заверила его Оксана.
– Тогда чего тебе не хватает?! – Он вскочил с постели, натянул джинсы и встал возле нее, скрестив на груди руки. Длинные светлые волосы почти закрыли его щеки. Напряженный, с обнаженным мускулистым торсом, с длинными, расставленными в стороны ногами, Николай был хорош, как никогда.
Оксана хотела сказать ему что-нибудь ласковое, в стиле вечной женственности, но почему-то произнесла то, что ему наверняка не хотелось бы слышать:
– Ты ведь все знаешь, Коля…
– Ты любишь другого, да?!
– Да…
– А он тебя не любит!
– Не знаю…
– Что значит «не знаю»! Всегда ясно, любит тебя человек или нет!
– Все гораздо сложнее. Наши с ним отношения ни в какие схемы не укладываются.
– Ты все еще на что-то надеешься?
– Нет! – покачала головой Оксана. – Ни на что. Там все кончено.
Николай вздохнул, откинул волосы назад, сел на постель спиной к ней и все так же напряженно застыл. Она провела рукой по его спине и спросила:
– Хочешь, я уеду? Прямо сейчас?
Он обернулся. Она никогда еще не видела у него такого несчастного лица. Он резко выдохнул и заговорил:
– Я уже и сам несколько раз хотел отвезти тебя домой с условием, чтобы ты больше никогда здесь не появлялась и не рвала бы мне душу! Но не могу! Понимаешь ты, не могу! Люблю я тебя, Оксана!
– Ты не меня любишь, Коля, – возразила она, – а ту женщину, которую бесконечно изображаешь на портретах. Но прекрасные оживающие Галатеи существуют только в древних мифах. Ты не сможешь вдохнуть жизнь ни в один свой портрет, да и меня вряд ли переделаешь. Может, стоит принять все таким, как есть, или… действительно расстаться…
– Я уже несколько месяцев пытаюсь приспособиться к тебе и, как ты говоришь, принять… Но ведь каждому хочется, чтобы на его чувство ответили так же горячо, как и…
– Может, вот этой-то горячности как раз и не надо! – перебила его Оксана. – А то потом только хуже…
– Это когда же – потом? – с сарказмом спросил он.
– Ну… когда все кончается…
– А если не кончается?
– А если не кончается, то получаются такие, как я… которые и сами мучаются, и других мучают. Ты прости меня, Коля. Я действительно поеду домой. И отвозить меня не нужно. Уж сколько раз ездила на электричках… Не заблужусь.
– Нет! – выкрикнул Николай. – Только не сегодня! Сегодня я почему-то… не готов к этому… Я люблю тебя… Действительно тебя, а не этих баб на портретах! Ты права, я увлекся своими фантазиями. Я обязательно напишу другой портрет, где будешь именно ты!
– Я не хочу больше позировать.
– И не надо! Мне ли не знать, какая ты! Да я с закрытыми глазами могу…
И он принялся целовать ее лицо и тело и был так нежен и страстен, что Оксане почему-то подумалось: «Именно сегодня ЭТО случится. Или сегодня, или никогда!» И уже на следующее утро за завтраком ее мутило. Она даже не думала, что все может стать ясно на следующий же день после зачатия, без всякой женской консультации.
Оксана с трудом держалась бодрой, потому что Николай ничего не должен знать. То, что наконец свершилось, свершилось лишь для нее. Его это не касается.
Шелковые платки художника Николая Руденко шли нарасхват. Богатенькие комитентки стали сами приезжать в Оксанин «Новый взгляд», чтобы выбрать себе подходящий. Госпожа Ракова заказала Николаю несколько штук с петербургскими мотивами для оформления интерьера своего загородного дома. Оксана постоянно предлагала Николаю перебраться со своим «эксклюзивом» в какой-нибудь художественный салон, где он смог бы выручить большие деньги, но он с таким же упорством отказывался. Вещи, выставленные на продажу в Оксанином магазине, поставляли ему новые идеи, которые он живо подхватывал и воплощал в жизнь на новом уровне, руководствуясь собственным вкусом и полетом фантазии. Как того и хотел, он изготовил светильник. Из куска белого, полупрозрачного на просвет куска мрамора Николай выточил женскую обнаженную фигурку, которая полулежала под белым шелковым абажуром в виде зонтика. Оксана всячески отказывалась выставить в магазине собственное обнаженное тело, но он настоял, уверяя, что никто никогда не узнает в этой фигурке хозяйку комиссионки. Оксана сдалась, и обнаженную с зонтиком на следующий день купила госпожа Ракова, которая заходила в магазин, с появлением в нем творений Николая, очень часто. В конце концов, зал, где поначалу были выставлены на продажу гобелены, ковры и светильники, постепенно превратился в миниатюрный салон художника Руденко Н.К.
– По-моему, ты задумал выжить меня из моего же магазина, – как-то полушутя-полусерьезно сказала ему Оксана.
– Глупая! – чмокнул ее в нос Николай. – Я же привлекаю в твой «комиссионный взгляд» новых покупателей и этих… как ты их называешь…
– Комитентов.
– Вот именно! Этих самых! Вспомни, сколько тебе за зиму сдали классных шуб! И сколько купили!
Николай был прав. Жены бизнесменов и даже представители питерской богемы зачастили в ее магазин за работами Николая и очень радовались, когда узнавали, что рядом можно еще и сдать надоевшие шмотки. Для них не салон Руденко Н.К. существовал при комиссионном магазине, а «Новый взгляд» был его удобным придатком.
Не очень удачливый портретист постепенно превращался в модного прикладника. Постепенно менялся и сам Николай. Нет, он не становился заносчивым или капризным. Он весь уходил в новую работу, занимаясь всем тем, чем только могли заинтересоваться покупатели. Наняв двух помощников, он практически поставил на поток производство шелковых платков и картин на шелке, изготавливал светильники и даже серебряные ювелирные украшения. Ему было некогда. Ему стало не до Оксаны. Привыкнув к ней, как привыкают к домашней обстановке, он перестал говорить о любви, забыл, что собирался написать ее особенный портрет, и порой забывал об обязанностях, которые назвали бы супружескими, если бы они жили в браке. Это не сильно тревожило бы Оксану, если бы не ребенок, который уже второй месяц жил в ней. Ее мучил токсикоз, ее лицо очень часто было зеленоватого цвета, но мастер росписи по шелку совершенно не замечал этого. Она никак не могла решить, сказать Николаю, что ждет ребенка, или не стоит. В конце концов, она решила съездить к Люде.
– Твой Григорий говорил, что Николаю не везет в личной жизни. Что он имел в виду? – спросила она подругу.
