Неразговорчивый капитан реагировал иначе: взглянув на результаты выстрелов Крыжановского, он оторопело раскрыл рот, от чего дымящаяся трубка выпала и угодила прямёхонько за отворот ботфорта. Тотчас капитан из человека степенного и молчаливого превратился в другого – бешено танцующего на одной ноге и неистово выкрикивающего ругательства.
А над округой всё нёсся и нёсся теперь уж не тревожный набат, но малиновый перезвон.
У Максима немного отлегло от сердца: Бог даст, поживут ещё на свете храбрый Американец сотоварищи. Что до собственной небывалой меткости, то она не показалась полковнику удивительной. Просто появилось ещё одно звено в цепи невероятных событий, совпадений и удач, из каковых стала состоять его некогда тривиальная офицерская судьба после знакомства с Толстым.
Хотел, было, предложить услуги в наведении батареи для стрельбы по мосту, но артиллеристы с гордостью отказались: где это видано, чтоб непрофессионал, пусть он хоть трижды гвардеец, учил их уму-разуму. Действительно, сами сумели-таки пристреляться. И вскоре от моста остались лишь плывущие по течению щепки, за которые отчаянно цеплялись утопающие французы.
- Знай наших! – ребячливо жестикулируя, радовался Беллинсгаузен, – теперь дождёмся, когда неприятель снова восстановит мост, запустит в город очередную порцию горе-вояк, после чего повторим урок. А те, кто успеет перебраться, всецело окажутся в лапах его медвежьего превосходительства, генерала Семёнова. Уж он-то болезных подерёт хорошенечко, со всей душою. Так что, покуда старый барон Беллинсгаузен способен палить из пушек, никакого успеху французу не видать.
Максим собирался откланяться, но чувственный монолог подполковника остановил сие намерение. «Уж больно старик недооценивает врага. Французы – не дураки, чтоб слепо переть в столь незамысловато расставленные сети. Значит, они попытаются каким-либо образом подавить огонь русской артиллерии, а уж потом возобновят атаки на город», – Крыжановский огляделся на местности. Будь он неприятельским военачальником, первым делом выдвинул бы дальнобойные орудия и стал палить по русским батареям. Но это – полумера. Надёжнее выслать отряды, каковые могли бы скрытно подобраться к вражеским пушкам. Рельеф тому благоприятствует – сплошные овраги. Особенно легко добраться до слободы, где засели егеря Бистрома с конно-артиллерийской батареей. Сюда посложнее, но при определённой сноровке…
- А что, Фридрих Иванович, охранение у тебя присутствует?
- А как же, голуба! Рота мушкетер! – беспечно ответил подполковник. – Сказать по чести, я тех мушкетер услал на северный склон, чтоб не путались под ногами.
- У кого, позволь поинтересоваться, чтоб не путались под ногами? У неприятеля, что ли, реши он проследовать во-о-н тем оврагом до подножья холма?
Беллинсгаузен посмотрел в указанном направлении и глаза его забегали тревожно:
- Ах, старый я осёл, уж стал выживать из последнего ума!
- После, после будешь укорять себя. А нынче – верни солдат, – поторопил Максим.
На поверку мушкетеры оказались резервной ротой Вильманстрандского пехотного полка. Капитан отсутствовал. Он, по свидетельству поручика, отстал в дороге из-за жесточайшего приступа подагры. Сам поручик две недели как пожаловал из Петербурга, никогда прежде в сражениях не участвовал, но страстно мечтал восполнить сей недостаток биографии. То же и солдаты. Среди них нюхали порох лишь двое седовласцев, проевших зубы на военной службе. Остальные прибыли с последним пополнением и вообще доселе не стреляли из ружей. Из всех военных умений могли лишь маршировать в ногу.
Глядя на «грозное воинство», Максим удручённо вздохнул. Однако же – делать нечего: коль грядёт супостат, отражать его придётся этим неумелым новобранцам. А потому, не сокрушаясь долго, полковник принялся за дело. Часть солдат поручил Коренному для обучения штыковому бою, другую часть отдал Курволяйнену – упражняться в стрельбе, чтоб хоть глаза при выстреле не зажмуривали. Самые же дремучие и непригодные к ратному делу сгодились Лермонтову при производстве фортификационных работ. Также во все стороны отправились дозорные – следить за местностью.
По прошествии короткого времени склоны холма, с вершины которого била по мосту батарея Беллинсгаузена, стали представлять собой живописное зрелище. Кругом во множестве появились засеки, рогатки[122] и волчьи ямы. Вспотевшие солдаты до изнеможения кололи штыками наспех изготовленные чучела, а иные палили почём зря по деревянным столбам. В промежутках между пушечными и ружейными залпами в воздухе слышалось:
- Делай раз, делай два…
- Заряжай, целься, пли…
Глядя на всё это, вильманстрандский поручик задался неким вопросом. Застенчиво пыхтя и переминаясь с ноги на ногу, он встал за спиной Крыжановского. Тот обернулся и спросил:
- Что у вас?
- Господин полковник, вам не кажется, что сей шум может отпугнуть от нас неприятеля?
Максим хотел ответить какой-нибудь шуткой, но за него ответ дали двое запыхавшихся солдат-дозорных:
- Французы… на конях приехали… много… все в хвостатых касках!
- Наверняка старые знакомцы – драгуны! Эти умеют сражаться как верхом, так и спешившись[123]! – высказал своё суждение Крыжановский.
Атака оказалась кавалерийской. Вне всякого сомнения, неприятель надеялся на всегдашнюю безалаберность русских и полагал, что его появление станет неожиданностью. Просчёт оказался смертельным. Лишь только показавшиеся французы стали кричать: «Vive l'Empereur![124]», Беллинсгаузен ударил картечью. Словно гребёнка, вычёсывающая блох из крестьянской бороды, прошлась картечь по кустарнику, где копошились всадники. Однако французов это не отрезвило, и они постарались одним стремительным броском преодолеть пологий подъём. Затея напоролась на немудрёные сооружения мичмана Лермонтова, каковые стали для лошадей поистине непреодолимой преградой. Пришлось драгунам спешиваться и растаскивать деревянные колья.
За этим занятием их застал второй, ещё более убийственный, картечный залп. Немало всадников лишилось своих коней, попав в ямы-ловушки. Тех же, кто, несмотря на все трудности, сумел достигнуть вершины холма, ожидало русское пехотное каре, стреляющее в упор…
Среди врагов Максим разглядел подполковника Кериака. Но этот ненавистник тут же пал, сражённый градом свинца.
- Бессмысленный был человечишка, – пожал плечами Максим, – но умер с честью, как солдат! Видимо, решил внять доброму совету, хоть и не полностью. Предупреждали же, чтоб не приближался на пушечный выстрел…
Вскоре всё закончилось. У русских полегло 9 человек, и 12 было ранено. Французские потери составили только убитыми больше сотни, да столько же ранеными. Пленных набралось с десяток. Среди них Максим увидел знакомого солдата – из тех, что памятной ночью сопровождали дуэлянтов.
