Я внимательно изучила каждую фотографию, прочитала все подписи. Он выглядел таким веселым, счастливым. Я не мозолила ему глаза, так что он жил припеваючи. Чего не скажешь о маме. Есть разница между ними. Его это не красит, а ее во многом оправдывает.
Под тусклой фоткой накарябано красным фломастером: «Двое детей, Лео и Корали».
Я засунула блокнот в большую сумку и сдала ее в камеру хранения. В Интернете несложно разыскать точный адрес. Можно купить билет, сесть на поезд, заявиться к нему, потребовать помощи, уничтожить своим появлением их жалкое семейное счастье. Думаю, Жанна рассчитывала, что именно так я и поступлю. Напрасно. Ни за что не стану орудием мести. Потому что отлично знаю, что меня ждет. Снова вторгнусь непрошеная, разорву тесный круг любящих и любимых, стану для них стихийным бедствием, от которого все мечтают укрыться, внезапной неизлечимой болезнью – а они-то хвалились крепким здоровьем! Рассорю мужа с женой. Вызову ненависть детей. Ну еще бы, интриганка, воровка! Им невдомек, что в этой истории я – единственная потерпевшая. У меня украли безделицу, всю мою жизнь, целиком.
И зачем мне все это, а?
Что я расскажу о себе отцу? Снова начну врать, выдумывать, притворяться?
Не могу. Ложь душит меня, убивает. Я совсем завралась.
Не помню даже, когда начала их обманывать. С самого начала. С раннего детства.
Мило, тебе одному я ни разу не сказала неправду. Правду тоже не открыла, согласна, изворачивалась, юлила… Мне кажется, ты догадывался, что я многое скрываю. И щадил меня. Не задавал бестактных вопросов, не касался сомнительных тем.
За столом молча слушал, как я отчитываюсь перед твоими родителями, рассказываю о путешествиях. Никогда не вмешивался в общий разговор. Избегал всего, что меня смущало. Мы с тобой говорили совсем о другом. Иначе играли.
Не нужно было заслуживать твою любовь, твое уважение. Ты мне все подарил сам, щедро и бескорыстно.
Мило, пойми, остальным я не могла не лгать, я бы просто не выжила. Не справилась бы с мерзкими посягательствами Лино, с отсутствием отца, с безразличием матери, с завышенными ожиданиями Селесты. Так сложилось само собой. Я ничего не планировала заранее, не выгадывала. Где-то преувеличила, что-то приукрасила – и пошло-поехало. Возникла определенная картина, которую уже нельзя было изменить.
Я выдумала другую себя. И могла повествовать о воображаемых приключениях бесконечно, импровизировать часами, только попроси. С удивлением замечала, что сама начинаю верить собственным вымыслам. Грань между сказкой и реальностью почти стерлась. Неужели я мифоманка? Или у меня раздвоение личности? Знала, что в один прекрасный день воздушные замки растают, обман раскроется, я останусь в полнейшей пустоте. Потому что не построила за это время ничего прочного, не продумала план отступления.
Пестрая праздничная карусель замедлится, сломается, я упаду и разобьюсь.
Но упал и разбился ты…
Следом рухнул весь мир. Мое сердце ноет, разум помутился. Я оказалась в ловушке, под прицелом. Не сбежать, не спастись.
Последняя ложь Селесте далась мне с таким трудом! Мы тогда не знали, очнешься ты или нет. Она не готова была услышать правду. Я не могла нанести ей еще один удар.
Заодно пришлось соврать и Густаво, чтобы воздушный замок продержался подольше. Обмануть единственного мужчину, который смотрел на меня без осуждения, без предубеждения, совсем как ты, Мило. С ним мне впервые захотелось стать настоящей, проснуться, забыть о кошмарном сне, что длился двадцать восемь лет. В альтернативной реальности Сократ, Мило и я жили бы вместе, долго и счастливо.
В этой я все разрушила, отпугнула, обидела всех, кого любила. Мне казалось, что я канатоходец, что работает без сетки. Однако из-за моих рискованных трюков на арене лежит без движения мой горячо любимый мальчик…
У меня не осталось иллюзий. Я пустышка, гнилой орех. Внутри – ничего, кроме горечи и плесени.
Дождь прекратился, посветлело. На другом конце города открылся зал ожидания. Но я туда не пошла. И не стала читать объявления, чтобы устроиться продавщицей, уборщицей, официанткой, рекламировать ресторан быстрого питания в пешеходной зоне или предлагать прохожим образцы средства для мытья полов.
Я решила, что расскажу Селесте правду. Кое-что она уже знает, но ведь не все. Неведомо, как к ней подступиться, но что-нибудь придумаю. Первым делом мне нужно пробраться к Мило. Обнять его, сказать, что я его люблю и прошу прощения за то, что устроила проклятые гонки. Что он подарил мне радость, покой, с ним я забывала плохое и потому бесконечно ему благодарна.
Летом ночью мы тайком пробирались в сад, ложились на траву и смотрели на звезды. Придумывали имена далеким галактикам.
В грозу испуганно прижимались друг к другу. Никто из старших не знал, что мы боимся молний, грома, града.
Читали вместе одну книгу: он – левую страницу, я – правую. Сначала просто смотрели картинки, потом взялись за длинные романы.
Учили наизусть причудливые стихотворения Альфонса Алле[7], Жака Превера[8], Раймона Кено[9]. А какой сюрприз он мне преподнес на день рождения! Двенадцатилетний мальчик сам нашел удивительные стихи Сюпервьеля!
Недели напролет Мило размышлял о том, как растопить снега в Гималаях, чтобы Китай, Тибет, Индия и Пакистан не страдали от засухи.
Всерьез обсуждал необходимость создания всемирной партии Всеобщего Блага. И назначал меня главным ее представителем, выразителем идей.
Он освещал мою жизнь ярким светом, но считал, что я – его солнце.
Водил пальцем по отметине у меня на щеке и шептал:
– Они все ошибаются. Это не крест, а плюс. Знак, что ты самый положительный человек на свете.
На самом деле я отрицательная, я хуже всех. Но хочу, чтобы он знал: с ним я всегда была честна.
Мы поклялись, что не бросим друг друга, что бы ни случилось. Я сдержу клятву, буду рядом, пока он не поправится. Изобрету какой-нибудь хитрый способ.
Лино
Ветровое стекло мокрое, в грязных подтеках. Ливень стеной. Я не первый час за рулем. С тех пор как свернул с автострады, на шоссе – никого. Вечером в предместье все сидят по домам, измочаленные, никакие после долгого рабочего дня. Кроме тех, что совсем отупел от пьянства и безделья. Здесь надрываются с утра до ночи или вообще ничего не делают.
Я смотрел на дорогу и думал об отце. Вспоминал, как он валился на постель, вернувшись после смены. Морщась от боли, стаскивал ботинки. Монотонный изнуряющий труд повредил ему суставы, сухожилия, вены. Кожа слезала из-за вредных испарений. Он вытягивал ноги, закрывал воспаленные глаза и отдыхал, пока мать не крикнет с кухни:
